Мы договорились встретиться внизу, в баре — вечером, после того как не спеша примем душ и пощелкаем пультом телевизора.

Заказали белое вино и, обменявшись стандартным набором любезностей и ответив на три основных вопроса путешественников, перешли к сути дела. Сперва я принялась рассказывать ей о своих странствиях, но вскоре мне показалось, что моя новая знакомая слушает только из вежливости. Я умолкла, догадавшись, что у нее есть история поинтереснее.

Она собирает свидетельства — даже получила грант от Евросоюза, но на билеты его все равно не хватает, и ей пришлось занять у отца, который тем временем умер. Моя собеседница отвела со лба пружинку седых волос (а я убедилась, что ей никак не больше сорока пяти), мы заказали салат (по выданным авиакомпанией талонам нам полагался только ниццкий).

Рассказывая, она прикрывала глаза, что придавало ее словам слегка иронический оттенок, — видимо, поэтому в первые мгновения я не могла понять, следует ли принимать сказанное всерьез. Итак, она утверждала, что мир лишь на первый взгляд поражает разнообразием. Разные люди, экзотические культуры, города, выстроенные по разным проектам и из разных материалов. Непохожие друг на друга крыши, окна и дворы. Наколов на вилку кусочек брынзы, моя собеседница описывала им в воздухе круги.

Однако не стоит обманываться: это разнообразие — фикция, павлиний хвост. Повсюду одно и то же — животные… то, как человек с ними обращается.

Невозмутимо, словно повторяя заученный урок, она принялась перечислять: измученные жарой цепные псы, ожидающие плошки с водой словно манны небесной, сидящие на короткой цепи щенки с больными лапами, овцы, ягнящиеся в заснеженных полях (единственное, чем утруждают себя фермеры, — вызывают грузовики, чтобы вывезти замерзших ягнят), омары в ресторанных аквариумах, которых палец клиента обрекает на смерть в кипятке, собаки, которых разводят другие рестораторы, поскольку их мясо способствует улучшению потенции, курицы в клетках, чья судьба зависит от количества снесенных яиц, — их жизнь, и так достаточно короткая, искусственно подстегивается при помощи всякой химии, организация собачьих боев, прививаемые обезьянам вирусы, кролики, на которых опробуют косметические средства, еще не родившиеся ягнята, с которых сдирают шкурку… — моя собеседница перечисляла все это бесстрастно, поедая оливки.

Я запротестовала. Нет, я не хочу это слушать.

Тогда из висевшей на спинке стула тряпичной сумки она достала стопку ламинированных листочков — черные строчки ксерокопий — и протянула мне через столик. Я неохотно пролистала — потемневшие страницы, текст в две колонки, точно в энциклопедии или Библии. Мелкий шрифт, сноски. «Доклад о злодействах» и адрес сайта. Едва взглянув, я поняла, что читать это не буду. Но все же аккуратно положила в рюкзак.

— Вот чем я занимаюсь, — сказала женщина.

Позже, за второй бутылкой вина, она рассказала мне, как во время экспедиции в Тибет заболела высотной болезнью[33]и чуть не умерла. Вылечила ее местная жительница — отпаивала травами и била в бубен.

Легли мы поздно — наши языки, согретые вином, развязались в тот вечер на полную катушку, дорвавшись до длинных фраз и сюжетов.

На следующее утро, за завтраком, Александра — так звали эту воинственную женщину — наклонилась ко мне над стоявшими на столе круассанами и сказала:

— Животное и есть истинный Бог. Бог — в животных, он так близко, что мы его и не замечаем. Он ежедневно жертвует собой ради нас, умирает вновь и вновь, питает нас своим телом, согревает своей кожей, позволяет тестировать на себе лекарства, чтобы мы могли жить дольше и лучше. Так он проявляет свою милость, дарит нам дружбу и любовь.

Я замерла, не в силах отвести взгляд от ее губ, — потрясенная не столько этим откровением, сколько невозмутимостью, с которой оно было высказано. Нож равнодушно размазывал масло по пышному нутру круассана.

— Доказательство хранится в Генте.

Она выудила из тряпичной сумки открытку и бросила на мою тарелку.

Я взяла картинку и попыталась отыскать смысл в изобилии деталей, вероятно, тут требуется лупа.

— Его может увидеть каждый, — сказала Александра. — В центре города стоит собор, в его алтаре есть большая красивая картина. На ней изображено поле — зеленая равнина, и на ней — простое возвышение. А вот, — она указала кончиком ножа, — вот Животное — белый вознесенный агнец.

Да, я узнала эту картину. Я видела ее много раз, на всевозможных репродукциях. «Поклонение Агнцу»[34].

— Люди поняли, кто он, — светлая лучезарная фигура агнца привлекает взгляды, заставляет преклоняться перед божественным величием, — Александра рассказывала, указывая ножом на ягненка. — Отовсюду движутся процессии — все жаждут воздать ему честь, взглянуть на этого униженного Бога, скромнейшего из скромных. Вот, смотри, сюда стремятся владыки, кесари и короли, соборы, парламенты, партии, цеха идут матери с детьми, старцы и подростки…

— Зачем тебе это нужно? — спросила я.

Разумеется, она собиралась написать большую книгу, в которой не будет упущено ни одно злодеяние начиная со дня творения. Это будет исповедь человечества. Александра уже изучила древнегреческую литературу и сделала выписки.

Описание — подобно использованию — разрушает: цвета стираются, контуры размываются, описанное постепенно блекнет, бледнеет. Особенно это касается пространства. Чудовищные опустошения сеют тексты путеводителей — это экспансия, настоящая эпидемия. Путеводители навсегда уничтожили бо́льшую часть планеты: изданные миллионными тиражами на разных языках, они ослабили пространство, пригвоздили к одной точке, повесили этикетку и размыли контуры.

В своей юношеской наивности я тоже пыталась описывать пространство. Вернувшись спустя некоторое время в то или иное место, попытавшись глубоко вдохнуть и вновь захлебнуться его мощным присутствием, заново прислушаться к его шепоту, я переживала шок. Правда страшна: описать — значит уничтожить.

Поэтому следует соблюдать осторожность. Лучше избегать названий, хитрить и лукавить, с осторожностью раздавать адреса — так, чтобы никого не соблазнить на путешествие. Что найдет путешественник? Омертвелость, пыль, засохший огрызок.

В уже упоминавшемся справочнике синдромов описан, в частности, Парижский синдром, которым страдают в первую очередь посещающие французскую столицу японцы. Для него характерны шок и ряд вегетативных симптомов, такие как поверхностное дыхание, сердцебиение, испарина и перевозбуждение. Возможны также галлюцинации. В этом случае рекомендуется принимать транквилизаторы и вернуться домой. Причина этого недуга — разочарование: Париж, в который попадают туристы, совершенно не похож на тот, который они знают по путеводителям, фильмам и телепередачам.