Знаешь, почему? Потому что всякая дорога имеет своё начало и свой конец. Тебе не посчастливилось, ты вышел в путь в конце дороги, еще несколько шагов и она исчезнет из-под твоих ног. Запомни мои слова, Будаг, посол Беты; клятва, данная не по доброй воле, подобна дереву, посаженному в песок. Дерево это живёт, пока за ним ухаживают. Только поливать его нужно не водой, а кровью. Дерево, которое посадили твои предки, засохло, а ты обвиняешь меня в том, что оно не плодоносит. Это смешно.

Требовать выполнения клятвы, вырванной силой, может только тот, кто этой силой обладает. Твой царь обладает этой силой? Где она?

Посмотри на себя, достопочтенный. Разве похож ты на тех унских богатырей, которые пришли когда-то в наши степи. На тех, — судорога гнева на миг исказила лицо Хадира, и он крикнул, срывая голос. — На тех, кто убил моего деда!

Посол отшатнулся, но, овладев собой, сказал. — Зачем шевелить золу, князь? Уны оградили твой народ, как и многих других, железной стеной. Посчитай, сколько лет мира мы подарили вам.

— Подарили? — удивился Хадир, возвращаясь к спокойному тону. — Вы подарили нам мир? Скажи об этом моему отцу и его людям, которые остались лежать на Каталаунских полях, лишенные даже достойного погребения. Скажи об этом моему брату, чьи кости гниют в Паноннии.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Разве твоему отцу доставалось меньше добычи, чем вождям унов? Разве они честно не делили её с ним? Тебя ведь это не оскорбляло. Так почему же ты удивляешься, что и смерть им пришлось разделить поровну. Скажу еще. Твой отец погиб вдали от своего дома, но война не пришла в вашу страну.

Моя речь окончена. Если человек задумал совершить предательство, то никакие слова не помешают ему сделать это. Только одно помни, уны еще сумеют доказать и тебе и прочим, что доблесть их и сила с годами не претерпела ущерба.

— Да, ты прав. Лучше будет, если ты ничего больше не скажешь, уважаемый. Говорить буду я.

Собравшиеся, понимая, что вождь уже говорит не для унского посла, а для них, разом, как один человек, придвинулись ближе, и наступила такая тишина, что даже если бы Хадир говорил шепотом, то и тогда, каждое бы его слово слышали все до единого. Но он не говорил шепотом, теперь он кричал, и голос его звучал подобно боевой трубе.

— Ты слишком долго был в пути, посол, и весть обогнала тебя. Так знай же…Знайте и вы, буджи. Унской державы больше нет. Последние уны погибли под мечами гепидов в Паннонии на реке Недао. Посол, тебе некуда возвращаться.

Хадир отвернулся от окаменевшего уна и закричал, так что жилы вздувшиеся на его шее, казалось вот-вот лопнут. — Тысячник Орудж!

— Я здесь, вождь.

— Где меч моего деда Хачароя, который возвратила мне Тха богиня южного ветра?

— Вот он, — тысячник встал на одно колено и, вытянув вперед руки, подал меч.

Хадир принял меч и, вынув его из ножен, поднял его над головой. — Старики, помните этот меч?

Несколько голосов вразнобой ответили, что, да, помнят.

— Ни разу, до сегодняшнего дня я его не брал в руки. Но теперь пробил час! Ножны потускнели от старости, но клинок все так же остёр.

Он хотел еще сказать чего-то, но тут речь его оказалась прервана. Виной тому был конунг Корушка, которому надоело топтаться в отдалении от эпицентра событий, среди буджских пастухов. Смрад от их немытых тел не могло перебить даже крепкое вино, которым конунг то и дело подкреплялся. Увидев меч в руках Хадира, Корушка решил, что настал удобный момент, что бы принять участие в разговоре, и приказал охране расчистить путь ему и его свите.

— Дорогу благородному конунгу! — закованные в сталь готфские щитоносцы врезались в толпу простонародья, работая рукоятками мечей и тупыми концами копей. Толпа с угрюмым ворчанием раздавалась в стороны.

Хадир, совершенно забывший о своём готфском госте, вдруг увидел перед собой его хмельное лицо, расплывшееся в радостной улыбке. За спиной Корушки горланили разряженные в пух и прах готфы из его свиты, пока воины, выстроив стену из щитов, оттесняли недовольных буджей.

— Высокородный брат мой, Хадир, — закричал Корушка. — Воистину, довелось мне тут услышать отличную новость. Унское ярмо свалилось с наших загривков. Хвала Господу! — он поднес к губам крест, висевший на шее, и поцеловал его. — А что касается меча бедолаги Хачароя то, если ты сомневаешься в остроте клинка, прикажи привести барана и проверь клинок на его шее.

Довольный своей шуткой, конунг захохотал.

Несколько готфов, те, что были помоложе, подхватили смех, другие же, напротив, сразу протрезвев, с кривыми улыбками стали тесней, словно готовясь отразить нападение.

Хадир слегка наклонился вперёд. — Ты подал хороший совет, друг мой. Но нам нет нужды приводить барана, потому что он пришёл сюда своими ногами. Толстый, рыжий, глупый баран.

— Рыжий баран? — до Корушки медленно доходил смысл сказанного, но ладонь его, тем не менее, успела лечь на рукоять секиры, прежде чем Хадир снёс ему голову. Окутанная космами рыжих волос, она подлетела высоко вверх, кровь фонтаном ударила из перерубленной шеи, забрызгав тех, кто стоял рядом.

Жанты оглушительно свистнул, притянул к себе готфского щитоносца за ворот, словно хотел обнять его, и ударил ножом в живот. Готф охнул и сел на землю.

— Бей! — заревел Дунда, ударом кулака сбивая с ног другого готфа, который тут же исчез под ногами разъяренной толпы. Мало кто из людей конунга успел обнажить оружие, почти все они умерли, не успев понять, что происходит. Только двое воинов, успев встать спиной к спине, дорого продали свою жизнь, и убили многих, пока кто-то не догадался застрелить их из лука.

Но как бы то ни было, дело было кончено. От пышной свиты готфского конунга осталась груда окровавленных тел в пёстрых лохмотьях.

Хадир обтёр лезвие меча о конскую гриву и убрал его в ножны. — Люди народа Будж! Богиня южного ветра указала нам путь, по которому мы сделали сегодня первый шаг. На север! Возьмём у готфов то, что должно принадлежать нам. Согласны ли вы со мной? Пойдёте ли вы за мной?

Толпа отозвалась единодушным криком, а когда он смолк, Хадир повернулся к унскому послу, который, потрясенный увиденным, всё еще оставался на прежнем месте. — Тебе и твоим людям дадут свежих лошадей и еды на дорогу. Уезжай. Если ты застанешь своего царя, или того, кто занял его место, в живых, скажи, что послов к нам больше присылать не надо. Но если, кто-нибудь из унских витязей захочет вступить в моё войско, то он встретит добрый приём. Буджи не помнят зла.

Посол молча поворотил коня.

Сотник Воробей лежал в густой траве и смотрел в синее небо. Судя по его задумчивому лицу, могло показаться, что голова сотника полна мудрых мыслей, что он не просто так отлеживает тут бока, а, к примеру, размышляет о намерениях народа Будж, крики которого, то утихая, то снова усиливаясь, доносились со стороны Аланова поля. Но ни о чем таком Воробей не думал, он просто считал проплывающие над ним на север белоснежные облака, да и то не каждое, и готов был вот-вот смежить веки и погрузиться в сон.