— Это будет не хорошо, Алдар сын Ермея, — вынужден был признать Воробей и, обернувшись к своим, сказал. — Если у кого язык сильно длинный, то лучше его бы подобрать. Не ровён час — оттопчут, — затем посмотрел на проводника и предрёк. — Быть тебе у Хадира тысячником, если, конечно, раньше не убьют.

Буджак присвистнул и поехал вперёд.

Десятник Байда засмеялся и крикнул. — Ходу, ребята. Да гляди веселей. Грустным нынче бошки рубят.

* * *

Двери аудитории распахнулись и Саня, уже шагнув вперед, сообразил, что пришёл он сюда зря.

Во-первых, курс по истории Древнего Востока был пройден в первый год обучения. Во-вторых, Клеопатра Нерсесовна, которая эту самую древневосточную историю преподовала, была так же красива и кровожадна, как её знаменитая тёзка. Потому и экзамен Сане удалось сдать только с четвертого захода. С тех пор прошло два года и царство Урарту вместе с египетскими фараонами успели вновь благополучно погрузиться во тьму веков, не оставив по себе приятных воспоминаний.

И, следовательно, делать здесь, в этой аудитории, Сане было абсолютно нечего.

С этой мыслью он сделал еще пару шагов и остановился, щурясь после коридорного полумрака.

— А, старый знакомый, — певучий голос Клеопатры Нерсесовны ледяным эхом былого страха отозвался в Саниной груди, между тем, как её миндалевидные глаза смотрели на Саню с симпатией и с таким живым интересом, что он, заподозрив какой-то непорядок в своем костюме, машинально опустил взгляд. Увиденное его удивило и наполнило какой-то экзистенциальной тоской. Никакого костюма не было, то есть, настолько не было, что даже прикрыть наготу было нечем, кроме, естественно, зажатой в руке зачетки.

Тут Саня понял, почему по дороге в университет он как-то особо отчетливо ощущал каждый порыв ветерка, и почему утро показалось ему непривычно свежим. Но, делать нечего. Он расправил плечи, глубоко вздохнул и, прикрывшись зачеткой на манер фигового листка, шагнул к столу.

— Давай зачетную книжку, — Клеопатра Нерсесовна протянула руку. Тихонько зазвенели серебряные браслеты, обвивавшие изящное смуглое запястье.

Саня еще раз вздохнул, в такой ситуации ему меньше всего хотелось отдавать зачетку.

— Ну, в чем дело? — улыбнулась преподаватель, отчего на её щеках заиграли ямочки — Смелее, Тимофеев.

Но Саня стоял недвижно, словно обратившись в соляной столб.

— Да что это с тобой такое? — удивленно спросила Клеопатра Нерсесовна и, встав со стула, звонко цокая каблучками, обошла большой полированный стол, за которым сидела, и приблизилась к Сане. Её горячая ладонь легла на Санино плечо, чуть сжав его, он почувствовал холодок обручального кольца. — Положи зачетку на стол.

Саня положил зачетку и опустил руки по швам.

— Давно бы так, — с облегчением произнесла Клеопатра Нерсесовна, посмотрела Сане прямо в глаза коротким взглядом, встретив который Саня словно заглянул в глубокий колодец, на дне которого завораживающе струился потаенный свет дневных звезд, и опустила взгляд ниже. Сане стало жутко неудобно за то, что она там увидит, онс печальной покорностью, словно пойманный за чем-то стыдным школьник, отвел глаза в сторону.

Просторную аудиторию сквозь высокие, во всю стену, окна, заливало весеннее солнце, в горячих лучах которого плавали пылинки, за дальним столом скорчился незнакомый студент, судя по затравленному виду, первокурсник, лихорадочно списывая с учебника, с наивной наглостью развернув его у себя на коленях.

Клеопатру Нерсесовну увиденное не смутило, а скорее даже как-то воодушевило. Она погладила Саню по плечу, кончики её пальцев скользнули по его щеке, каким-то неуловимым, очень женским движением она передернула плечами и сарафан, соскользнув вниз, легким цветастым облачком опустился вокруг её точеных лодыжек.

Тут обнаружились интересные вещи, кроме сарафана, на Клеопатре Нарсесовне больше ничего не оказалось, а её нагое тело отличалось скульптурной завершенностью форм. Само же происшествие выглядело чем-то вроде церемонии открытия памятника богине любви, с учетом специфики, скорее Иштар, чем Венере. Правда, зритель был всего один, но чувств, которые он при этом испытал, с лихвой хватило бы на целую толпу фанатов. Словно огонь окатил Саню с головы до пят. Во рту мгновенно пересохло, стало слышно, как гулко ухает сердце.

А помраченный рассудок с четкостью испорченного автоответчика разразился подходящей мыслью: Она сняла одежду со своего тела, подобно тому, как снимают перчатку с ладони, протянутой для дружеского рукопожатия.

Клеопатра Нерсесовна стояла на расстоянии вытянутой руки, расставив, словно на занятии по физкультуре, стройные сильные ноги на ширину плеч. Ее голова, под тяжестью узла смоляных волос, была слегка откинута назад, отчего особенно выразительно смотрелись груди, замершие в обманчивой неподвижности. Тяжелые на вид, как пушечные ядра, наполовину занесенные песком Капакабаны, они с бесстыдной доверчивостью предлагали себя взору.

— Очень жарко сегодня, — Клеопатра Нерсесовна провела ладонями по гладким золотистым бокам, словно стараясь их охладить. — Хорошо бы кончить пораньше. Итак, для начала расскажи-ка мне, Тимофеев, о Днепрогэсе.

Словно молния сверкнула во мраке Саниного мозга. При чем тут Днепрогэс? Какой еще Днепрогэс? Не могла Клеопатра Нерсесовна спрашивать ни о каком Днепрогэсе. И тут Сане со всей очевидностью стало ясно, что он всего-навсего видит эротический сон. А эротические сны имеют одну неприятную особенность — обрываться в самый неподходящий момент. Поэтому каждая минута такого сна — на вес золота. Следовало действовать быстро и, главное, постараться не проснуться.

— Сейчас расскажу, — хриплым голосом посулил Саня и обнял преподавателя истории Древнего Востока за гибкую талию, ощутив влажную шелковистость персиковой кожи. — А билетики тянуть будем?

Но Клеопатра Нерсесовна уже сообразила, что теперь с Саней шутки плохи. Облизнув пунцовые губы острым кончиком языка, она грациозно вывернулась из его рук, и бросилась бежать. Саня же, словно фавн, преследующий лесную нимфу, с пылающим взглядом, кинулся следом, громко стуча босыми пятками по паркету. Привлеченный шумом, первокурсник в дальнем конце аудитории испуганно поднял голову, но, сообразив, что шумят не по его душу, снова погрузился в списывание.

Между тем Саня удалось загнать беглянку в узкий закуток между бюстом Фемистокла и старинным книжным шкафом работы неизвестных румынских мастеров. Он уже совсем, если можно так сказать, припер разгоряченную бегом Клеопатру Нерсесовну к стенке, шаря по её податливому, покорному его жадным ладоням, телу, но тут его грубо и безжалостно рванули за плечо.

* * *

— Саня, черт такой, да проснись же.

После нескольких попыток Саня наконец открыл мутные глаза. И волна жестокого, рассол пополам с песком, разочарования накрыла его. Вместо прекрасного лица Клопатры Нерсесовны, на него смотрела порядком надоевшая физиономия Митьки, школьного приятеля, и по совместительству, товарища по несчастью.