Да, кажется, он говорил и такое – вперемешку с разными тонгаревыми. Но разве не бред это был?

– Опасность? Для планеты? – переспросил Минич и на всякий случай нахмурился. – Но хоть в общем, в двух словах?..

Джина поколебалась, прежде чем ответить, – и тем упустила время, потому что в следующую секунду ответить стало и вовсе невозможно: постучали в дверь – из вежливости явно, потому что она и так была распахнута, – и сразу же в прихожей послышались уверенные шаги нескольких человек. И Минич, и Джина непроизвольно прервали разговор и повернулись на звук. Минич шагнул, чтобы встретить пришедших в коридоре.

Их оказалось трое; все – мужики, как говорится, в расцвете лет, одетые в аккуратные костюмы. В узком коридоре им волей-неволей пришлось выстроиться в колонну по одному. Однако сразу же тот, что был замыкающим, сделал шаг вправо и исчез в коротком коридоре. Слышно было, как он распахнул кухонную дверь. Минич поднял брови и поджал губы прежде, чем поинтересоваться (в голосе его чувствовалось недовольство):

– Итак, чему обязан?..

Стоявший в колонне первым спросил – не враждебно и не дружелюбно, сухо, по-деловому:

– Ржев Люциан Иванович, если не ошибаюсь?

Минич не стал сразу же уличать визитера в ошибке.

– Ну, – ответил он, – а если бы и так?

– Мы по поводу ваших наблюдений. Они нас заинтересовали. Нужна более подробная информация. Где мы можем поговорить?

Пока Минич раздумывал над возможным вариантом ответа, тот из прибывших, что заглядывал в кухню и прилегающие к ней удобства (такая тут была архитектура), возвратился на свое место в строю.

– А что, хозяина нет? – поинтересовался он оттуда.

Первый повернулся к нему:

– Разве это?.. – и кивнул в сторону Минича.

– Этого я иногда наблюдал, – ответил третий уверенно, – только это не хозяин.

– Интересно. – Это было сказано уже совсем другим тоном, и выражение глаз, снова обратившихся к Миничу, стало совсем иным – морозным. – В таком случае кто вы такой и что здесь делаете?

– Считайте, что я спросил об этом же вас. – Ответ Минича прозвучал в той же тональности.

Хорошо отработанным движением каждый из гостей запустил руку за пазуху, чтобы вынуть – нет, никак не оружие, но красную книжечку с золотым тиснением на обложке.

– Служба безопасности. С кем имею удовольствие беседовать?

Минич постарался выразиться как можно короче:

– Я приехал сюда по просьбе хозяина дома – по делу.

– Где же он? Или вы его не застали?

– Его нет.

– И вы не знаете, где он? И почему отсутствует, если, по вашим словам, сам пригласил вас сюда?

– Нет, отчего же, – сказал Минич, – в общих чертах знаю.

– Ну?

Это междометие было произнесено едва ли не с угрозой.

– Полагаю, что сейчас он в морге на Каширке. Вернее – его тело.

Это заявление явно оживило всю троицу.

– В морге! – проговорил один таким тоном, каким принято произносить: «Вот видите, я же говорил!»

– На Каширке? – Первый недоуменно поднял брови. – Это где?

– В онкологическом центре, – не стал скрывать Минич. – Он скончался там сегодня (он бросил взгляд на часы) четыре с половиной часа назад.

– Странно, – сказал первый. – Почему его отвезли туда?

Второй, к которому был обращен вопрос, только поджал губы:

– Наверняка милиция – чего же вы хотите?

Этот обмен мнениями уже начал надоедать Миничу.

– При чем тут милиция, хотел бы я знать? – спросил он иронически. – С каких это пор рак гортани считается нарушением закона?

Смысл заявления гости осмыслили быстро.

– Он что – был болен?

Спросили, как ни странно, не Минича, а третьего; видимо, то был местный кадр, коему ведать надлежало. Тот лишь пожал плечами:

– Когда я его последний раз видел – кашлял много, действительно, и с лица спал. Но держался бодро…

– Он пролежал там две недели, – сказал Минич. – Слишком поздно обратились – он все не хотел, не верил, что серьезное, говорил – обойдется, зачем время терять.

– Так, – сказал первый. – Значит, вы считаете, что он умер от болезни? В него не стреляли? Это не было покушением? Терактом?

– Это не я считаю, – начал уже злиться Минич. – Это врачи считают. Стреляли? Смешно – кто стал бы в него стрелять? Что он – коммерсант? Политик?

Эсбист усмехнулся; в улыбке легко читалось: «Как же, много ты понимаешь!..» Вслух же он сказал другое:

– Итак, вы не врач, ясно. А кто же вы? И как мог Ржев вам что-то поручить, если он, с ваших слов, умер? Покойники, знаете ли, не имеют обыкновения давать поручения хотя бы и друзьям. А ну быстро: зачем вы приехали сюда? Найти и забрать – что? Материалы наблюдений, дневники, письма – что еще? Предупреждаю: вы не имеете никакого права ни находиться здесь, ни изымать что бы то ни было. Прошу предъявить все, что вы хотели забрать отсюда, а затем немедленно оставьте этот дом.

Минич вообще-то был человеком законопослушным – в той мере, в какой российский журналист вообще может быть законопослушным. Иначе говоря – он уважал закон как некую абстракцию; встречи же с людьми, этот закон представляющими, почему-то всегда не только не доставляли удовлетворения, но вызывали стойкое желание возмущаться и противоречить. Этот же аккуратный, подобранный человек почему-то вызывал у него особенно сильное раздражение. Поэтому Минич, вместо того чтобы вывернуть карманы и послушно выйти из дома, ответил довольно нагло:

– Как бы не так!

– Что-что? – переспросил эсбист, нехорошо нахмурившись и запрокинув голову, что должно было изображать надменное презрение к ничтожному собеседнику. – Вы отдаете себе отчет?..

Минич уже набрал побольше воздуха в грудь, задержал его на секунду, подыскивая ответ пообиднее. Как и многие журналисты, он стал уже привыкать к тому, что правоохранительные органы старались поменьше связываться со СМИ: почему-то меры, примененные именно к этой категории людей, вызывали наибольшее волнение у общественности – быть может потому, что как раз такие меры освещались в печати с наибольшей широтой и негодованием. Так что Минич решил в выражениях не стесняться. Но в те мгновения, когда он подбирал слова, голос в его защиту прозвучал с той стороны, с какой журналист его никак не ожидал.

– Нет, – сказала Джина. – Вы ошибаетесь: он находится тут с полным правом, поскольку является единственным наследником покойного владельца, согласно завещанию. А вот вы? Есть ли у вас надлежащие постановления?

– А вы кто такая? Не лучше ли вам вообще помал…

Эсбист вдруг умолк, словно подавился собственными словами. Но тут же продолжил – уже совершенно иным тоном: