К нам, тяжело ступая, подходит Зорба. По-медвежьи обняв Энни, он склоняет курчавую голову ей на плечо.

– О, Энни, наш единственный баран!

Его волосатые руки запачканы кровью.

– Дети мои! – кричит он, выпрямляясь в полный рост. – Не бойтесь. Мы это переживем! А сейчас спать! Идем в свои домики и гасим свет!

Но его внушительный бас звучит как-то неубедительно, будто у потерявшего веру священника.

– Бедные дети, – вздыхает Энни. – Совсем потеряли голову от страха!

Смерть Хеймдала – лучшее, что могло случиться в нашем лагере. Ночной воздух пронизан кружащим голову ужасом. Страдающие бессонницей теперь бодрствуют с полным основанием. Те, кто видит ночные кошмары, нашли оправдание своим страхам. А «другие» могут заняться новой загадкой, на время позабыв о собственных проблемах. Теперь, когда всех нас объединила внешняя угроза, местная социальная иерархия дает сбой. По пути в домики страдающие от апноэ, «другие» и нарколептики оживленно беседуют между собой. Мне повезло: у меня есть Огливи и по ночам я не чувствую себя одиноко. Но для других детей смерть Хеймдала – большая удача. Убийца, прячущийся в лесу, как бы перекинул мостики между нашими личными страхами. У нас появился общий ночной кошмар. Это праздник почище Рождества.

– Как думаешь, кто это сделал?

Огли свешивается с верхней койки, и его перевернутое краснощекое лицо оказывается передо мной.

Свет выключили час назад. Дождь барабанит в серебристые шторки, припечатывая к ним листья папоротников. Стены домика набухли от дождя и глухо отзываются на его барабанную дробь. Под окнами квакают лягушки.

– Не знаю. Энни ведет себя очень странно. Ты знаешь, что раньше она была прорицательницей и гадала на магическом кристалле? А сегодня вечером взяла с собой ложку. Подозрительно. А может, это какой-нибудь нарко впал в транс? Или же…

– Эй, кончайте болтать, – ворчит надзиратель из своего угла. – Постарайтесь заснуть. Или хотя бы сделайте вид. Закройте глаза и дремлите.

Будь его воля, он бы в качестве снотворного лупил нас бейсбольной битой по голове. Наша ликующая паранойя лишает его возможности смыться, чтобы наполнить осушенную фляжку.

Я закрываю глаза. Домик наполняется расслабляющими звуками вроде храпа, треска цикад и шороха трущихся горбов близняшек. Меня накрывает одиночество, несмотря на близость братьев и сестер. Эспалде и Эспине повезло больше других. Им высочайше разрешено спать в одной кровати. Они лежат спина к спине в своих матросских пижамах с морской вышивкой по краю соблазнительно-непристойных разрезов на горбах. Я представляю, как их позвонки сплетаются вместе, образуя единую лестницу к двум разным мозгам.

– Эмма, тебе страшно? – шепотом спрашиваю я.

– Мне страшно! – отвечает Эспалда.

– Мне тоже, – вторит ей Эспина.

Я чувствую, как Огли ворочается на койке и наверняка ухмыляется в подушку.

– Если боишься, можешь спать на моей кровати, – уже более уверенно продолжаю я.

– Что? Здесь? На глазах у близнецов? – ахает Эмма.

– А мы не возражаем! – подает голос Эспалда.

– А я против, – говорит Эспина.

Эмма смотрит на меня долго и оценивающе. Потом взбивает подушку и под мутноватым от виски взглядом надзирателя тащит ко мне свое одеяло. Наконец она забирается в мою постель. Я констатирую этот факт со скрупулезностью историка. Наконец-то. Я ждал этого все лето.

Следующие два часа мы ворочаемся в постели, пытаясь в ней устроиться.

– Элайджа, у нас ничего не получится, – вздыхает Эмма.

– Ну, конечно, если так вертеться…

– Просто мы не можем спать вместе, – грустно произносит она. – Наверное, это твоя колыбельная…

– Вероятно, все дело в тебе, – говорю я, проклиная себя в душе. – Тебе это не приходит в голову? Может, это у тебя не получается? Может, ты не можешь спать с другими людьми?

Мы ложимся спина к спине, прижимаясь друг к другу копчиками и сворачиваясь клубком, как близнецы в материнской утробе. Но ничего такого особенного я не чувствую. Просто тепло другого человеческого тела. Мы лежим и слушаем, как почесывается и лает новичок. Смотрим, как Филипп падает ничком, спасаясь от невидимых гранат. Я ощущаю себя виноватым. Сегодня ночью Огли пророчествует без меня. Я закрываю глаза и заставляю себя заснуть.

Следующей ночью мы с Эммой и Огливи радостно бежим к овечьему загону, напролом продираясь через лес. Мы «другие», мысленно повторяю я, и нам нипочем никакие ночные кошмары. Сегодня ночью мы вообще не собираемся спать. Вместо того чтобы дрыхнуть, в то время как происходят ужасные убийства, мы заключили пакт о спасении овец.

– Зорба вышвырнет нас из лагеря!

– Собаки Энни достанут нас раньше!

– Вы хотите сказать, убийца! – радостно восклицает Огливи.

Он как бы вонзает кинжал нам в спины и, обогнав нас, исчезает на болоте.

Ночью лес полон опасностей. Там призрачно и темно, словно в сказочном сне. Капли дождя скатываются по черным веткам и падают вниз на белесые грибы, тянущие кверху свои крошечные шляпки. С деревьев срываются лягушки, похожие на черные кляксы. Над нашими головами пляшут тени трепещущих листьев и клубятся тучи ночных мотыльков. В общем, у меня есть все основания, чтобы взять Эмму за руку.

– Оп-ля! – кричит Огливи, толкая нас с Эммой на кучу мокрых листьев.

Истерически смеясь, мы дрыгаем ногами, опьянев от лунного света и волнующих лесных ароматов. Я вдыхаю крепкий запах холодных звезд и скунсов, и меня охватывает неизведанное прежде счастье. Даже хочется, чтобы их резали и дальше – по одной овце каждую ночь и так до конца моей жизни. Похоже, мы смотрим один и тот же ночной кошмар. Но все же мы его остановим! Я заставляю ребят подняться и гоню их к озеру. Мы не допустим, чтобы остальных овец постигла участь Хеймдала, не допустим…

Неожиданно Эмма останавливается как вкопанная и испускает низкий протяжный стон. Мы опоздали. Калитка загона открыта и раскачивается на ветру. На траве блестит овечья кровь. Эмма отступает, и мы видим лежащую Мериноску.

– О, Огли…

Это не страшилка из наших снов. Мериноска, еще днем живая и блеющая, превратилась в кучу мяса и шерсти для вязания свитеров.

– Мы опоздали.

Услышав крик Эммы, из глубины загона к нам семенит Муфлонка. Остановившись рядом со своей убитой сестрой, она тычется носом нам в ладони, надеясь найти там булочки с маком. Но Эмма смотрит мимо нее, в дальний конец загона. Оттуда вдруг появляется призрачная фигура.

– А что, призраки овец похожи на людей? – недоумевает Огли.

Но это не привидение, а всего лишь Энни. С ее промокшей ночной рубашки течет вода, собираясь лужицами вокруг босых ног.

– Дети?