сказала Соня. – Барыня сейчас в основном сиротами занимается. И еще – бесприданницами.

– Это важно, – с сочувствием кивнул Феликс Янович. – Сироты всегда трогают сердце женщин. Дамы наверняка были щедры. Варвара Власовна говорила, что за неимением свободных денег отдала свою лучшую брошь. Жемчужную.

– Брошь не помню, – Соня нахмурилась. – Дамы жертвовали в основном ассигнации.

– Ну, вы могли и не обратить внимания на такую мелочь, – Феликс Янович снисходительно улыбнулся. – В конце концов, какая разница – что жертвуют? Деньги или брошки – каждый дает, чем богат.

– Я бы запомнила, – Соня нахмурилась. – Жемчужная брошка – это, должно быть, очень изящная вещь!

– Наверное, – пожал плечами Феликс Янович, – вы знаете, я как мужчина никогда не обращаю внимания на украшения. Но Варвара Власовна – дама с хорошим вкусом.

– Варвара Власовна? – Соня замолчала, думая о чем-то. – Вы что-то путаете. Варвары Власовны на последнем собрании не было.

– Конечно, была, – снисходительно улыбнулся Колбовский. – Вы же не можете помнить всех дам, которые были.

– Как это не могу?! – Соня оскорбилась. – Прекрасно всех помню. Могу даже описать их туалеты! Я же не первый год служу у Элеоноры Веньяминовны. Знаю всех, кто у нее бывает. А Варвара Власовна к нам частенько и без приемов приезжает. Но тогда ее не было. И брошки не было.

В течение ближайших дней дамское общество Коломны получило новую пикантную пищу для слухов. Начальник почты Феликс Янович Колбовский внезапно выбрался из своего убежища и обрел светские привычки. За три дня он успел побывать в трех домах, где пил чай, вел приятные разговоры с хозяйкой и даже однажды согласился на партию в вист. Дамы в гостиных обсуждали это преображение тихони почтальона с неменьшим пылом, чем убийство купца Гривова. Тем более, в последнем уже не было ничего загадочного. Выяснилось, что Петра Васильевича убил любовник его непокорной дочери Ульяны, дабы отец не успел лишить ее наследства. А потому флер тайны ушел с ужасной истории, оставив дамам только возможность выбрать – как относиться к виновникам. Общество разделилось на две половины: одни дамы крайне жалели Ульяну и Щеглова, сокрушаясь об их разрушенных судьбах, другие – сурово поджимали губы и осуждали их, ссылаясь на то, что ничто не может оправдать подобного злодеяния. В мужских курильных комнатах также говорили об убийстве, но чаще обсуждалось – какой меры наказания достойны виновники и какую им присудят?

И поскольку вопрос с расследованием убийства казался однозначно решенным, то дамские умы не могла не всколыхнуть перемена в поведении Феликса Яновича. Всем было прекрасно известно, что начальник почты не любит увеселительных мероприятий «пустого толка» – он неукоснительно наносил лишь то количество визитов, которое было необходимо как проявление вежливости. В девяти же случаях из десяти все приглашения на чай, карты или сеанс столоверчения отклонялись им с мягкой отсылкой на скверное самочувствие, чрезмерную усталость или неустоявшуюся погоду.

И вот теперь – однако же! – он принял приглашение три раза подряд. О небывалом событии жужжали все будуары и салоны города. Более того, Феликс Янович был необычайно оживлен и говорлив. Он с удовольствием пил предлагаемые напитки и даже сделал пару невинных, но вполне услышанных комплиментов кое-кому из барышень. Дамы искали причины и находили их неизменно в тайном влечении к одной из них.

– Говорю вам, подобные господа всегда влюбляются уже в зрелом возрасте, – умудренно говорила жена городского головы Олимпиада Гавриловна – женщина, чей облик был столь же внушительным, сколь ее имя. – Они выбирают какую-нибудь юную неприметную барышню и начинают боготоворить ее. И после становятся просто образцовыми мужьями. В отличие от наших… самодуров.

С ней категорически не соглашалась главная ее соперница – супруга начальника мужской гимназии Мария Лаврентьевна Чусова.

– Господин Колбовский никогда бы не увлекся юной глупой девицей, – жарким шепотом говорила она своим гостям, – он слишком серьезен для этого. И к чему тогда эта скрытность? Он влюблен в замужнюю даму – это очевидно. И потому так возбужден и скрытен одновременно. Вы обращали внимание, что он никого не выделяет своим вниманием? Между тем его ажитация налицо! Мне кажется, он даже утратил свою обычную бледность. Хотя жаль, меланхолия была ему больше к лицу!

По прошествии трех довольно мучительных для него дней Феликс Янович снова пришел к уряднику. После получасового разговора, в процессе которого Петр Осипович мрачнел, как небо, наливающееся грозой, они оба покинули кабинет. Колбовский уговорил полицейского урядника пока не брать с собой десятского, поэтому в дом Гривова они пришли вдвоем.

Варвара Власовна приняла их радушно, но практически сразу, увидев мрачное лицо Кутилина, насторожилась.

– Чем могу помочь, господа? – осторожно спросила она, стискивая пальцы.

– Тем, что объясните свою ложь! – рявкнул Кутилин.

Феликс Янович невольно поморщился. Однако же Петр Осипович выбрал такой стиль намеренно: он был уверен, что вежливыми вопросами Варвару Власовну не проймешь – здесь нужно было ударное средство. И, действительно, госпожа Гривова сразу же побледнела и поспешно отвернулась, чтобы скрыть лицо.

– Нет уж, сударыня! Дайте нам посмотреть на вас, – наступал на нее Кутилин.

– Оставьте меня! Вы не имеете права меня допрашивать! – вскрикнула вдова.

– Имею! Имею полное право, – прорычал Кутилин. – Особенно после того, как вы неделю водите нас за нос. В то время, как ваша падчерица сидит под замком!

– Я не виновата в этом! – Варвара Власовна тяжело дышала. – Я не хотела ей ничего плохого! Всегда о ней заботилась!

– Сейчас вы делаете плохо в первую очередь себе, – счел возможным вмешаться Феликс Янович. – Варвара Власовна, мы точно знаем, что вас не было на вечере у госпожи Крыжановской. Полагаю, вы попросили ее как подругу солгать ради вас. Но вы не договорились об этом с другими дамами. Никто из них, включая внимательную горничную Соню, не упомянул о вашем присутствии. Наоборот, все убеждены, что вас тогда не было с ними.

– Была! – Варвара Власовна едва не взвизгнула.

– Нет, сударыня, не были, – Феликс Янович покачал головой. – Но это еще не делает из вас убийцу.

От этих слов Варвара Власовна внезапно успокоилась.

– Так вы не собираетесь арестовать меня? – спросила она.

– Это будет зависеть от того, что вы расскажете, – без обиняков ответил Кутилин.

Варвара Власовна отошла к окну и выглянула наружу. Убедившись, что под окнами не прогуливается Захар или какой-либо еще случайный свидетель, она плотно притворила раму. Затем она проверила дверь гостиной. И лишь после этого, обретя свое обычное деловитое и уверенное спокойствие, она вернулась к незваным гостям. Они ожидали ее, стоя посреди уютной, убранной бесконечным количеством вязаных салфеток, подушечек, вазочек и прочих совершенно женских безделушек гостиной, и Кутилин недовольно переминался с ногу на ногу. Ему было немного не по себе в этом женском царстве, куда они так грубо ворвались, поскольку в глубине души Петр Осипович был человеком добрым, превыше всего ценящим тихий домашний вечер в кругу семьи.

– Я