– Я хочу, чтобы вы остались у нас на ночь и помогли мне поймать его! – заявила Варвара Власовна.

В этот момент Феликс Янович почувствовал, что чай, пожалуй, слишком горячий. Во всяком случае, даже ткань форменных брюк не слишком смягчила боль от ожога.

Феликс Янович Колбовский не относился к тем людям, которым легко даются бессонные ночи. Впрочем, он предполагал, что на четвертом десятке лет ночной сон становится такой же насущной необходимостью человека разумного, как и сытный обед. Сталкиваясь с тем, как господин Кутилин легко может всю ночь играть в преферанс, а утром явиться на службу со взором ясным, как у гимназиста на летних каникулах, начальник почты испытывал смесь неподобающей зависти и удивленного восхищения.

Впрочем, этим вечером, когда Феликс Янович думал про это удивительное свойство приятеля, зависть явно преобладала в сложной гамме его чувств.

Варвару Власовну трудно было упрекнуть в бессердечности. Она готова была снабдить его чем угодно – смородиновой настойкой, игральными картами, журналами и прочим, что помогло бы справиться со столь естественным и крепчающим желанием сна. Когда он плеснул себе на ногу чай, вдова заботливо хлопотала над ним не меньше четверти часа, предлагая попеременно то лампадное масло, то ромашковый отвар, то анисовую водку, а то другие верные средства, от которых почтмейстер вежливо, но твердо отказывался. После посещения уборной он убедился, что ожога как такового у него не оказалось – то ли форменное сукно оказалось надежным прикрытием, то ли чай в чашке все-таки успел немного остыть. Во всяком случае, никакой специальной помощи не требовалось. А в некотором смысле след от кипятка оказался даже на руку – слабая ноющая боль отбивала сон куда лучше карт или журналов. Тем паче, журналы все как на подбор были старой «Нивой», давно прочитанной Феликсом Яновичем. А интересных ему книг в доме Гривова не водилось.

Поколебать убеждение Варвары Власовны в том, что вор непременно заявится снова и, скорее всего, нынче же ночью, он так и не смог. Возможно, потому что и сам считал ровно так же. Конечно, грабитель мог прийти и спустя несколько дней. Однако же, если подумать, у странного воришки не было никакого резона откладывать повторный визит. Если он наблюдал за домом хотя бы вполглаза, то мог заметить, что сама хозяйка уже устроила обыск в комнате падчерицы. И, судя по всему, намеревается его продолжать. Во всяком случае, Варвара Власовна в течение всего дня довольно громко обсуждала с Глашей необходимость большой уборки в верхних комнатах, стараясь делать это при раскрытых окнах.

Подивившись находчивости вдовы, Феликс Янович покорно проследовал за ней в уготованное ему место ожидания – кабинет Гривова, дверь которого была наискосок от комнаты Ульяны. Аккурат напротив находилась комната Федора. Однако, по словам Варвары Власовны, ее пасынок последнее время приходил поздно, а порой и вовсе под утро. Делами он, впрочем, рьяно занимался – каждый день бывал и в лавках, и в конторе. Но, похоже, довольства ему это не доставляло. Несмотря на полученное наследство, Федор ходил мрачнее тучи и с приказчиком общался как к собакой – ровно как его папаша, когда бывал в дурном настроении. Впрочем, душевное состояние младшего Гривова никого не удивляло – недели не прошло, как отца в могилу опустили. А тут еще и сестра под арестом – не повод для веселья.

Правда, сам Феликс Янович ловил себя на некотором удивлении по поводу таких душевных мук Федора, хотя и не мог бы внятно объяснить причин своего удивления. Кроме самой низменной – того, что лично ему Федор Гривов был крайне несимпатичен. Вот и сейчас, услышав скрипучие шаги, Колбовский поморщился от раздражения. «А верно говорят – если человек неприятен вам, то неприятен во всем», – подумалось ему по поводу заурядного скрипа сапог Федора. Впрочем, сапоги скрипели так, что даже зубы сводило – словно были новехонькие, свежие, только что из рук сапожника. По всему выходило, что Федор, хотя и горевал, но сапоги себе новые справить не позабыл.

Затем хлопнула дверь, повернулся ключ и в коридоре стало тихо.

И было тихо уже два часа кряду. Феликс Янович мужественно сражался со сном, наполняющим голову вязкой мутью из мыслей, воспоминаний и грез, но после полуночи даже тянущая боль в ноге уже не слишком помогала. Голова становилась все тяжелее – ее невозможно было удержать прямо на плечах. Зато в мыслях неожиданно прояснилось, и они стали прозрачными, кристально чистыми как слеза. Сверкали каплями росы на зеленых травинках, и в каждой капле отражалось чье-то лицо… Нужно было пройти по лугу аккуратно – так, чтобы ни одна травинка не уронила свою каплю. Потому что тогда сгинет человек – как не бывало.

Феликс Янович шел босиком, ступал осторожно – шажок за шажком. И все искал – не мелькнет ли где лицо Машеньки? Где-то здесь, в пророческой капле должно оно быть. И знал точно – если найдет ее отражение в капле, значит, жива. Потому что только лица живых здесь, на этом лугу. А где же мертвые отражаются? А бог его знает….

Неожиданно где-то за спиной раздался шорох, и в тот же миг Феликс Янович потерял равновесие и полетел прямо на траву, в гущу сверкающей росы – навстречу испуганным взглядам. Он кричал и падал, и в последний миг успел увидеть знакомые серые глаза где-то сбоку…

Проснувшись, Колбовский несколько секунд пытался унять дыхание – сердце билось так, словно он и вправду сейчас падал или бежал. Щеки горели, а на висках выступили мелкие соленые капли. Уняв взбунтовавшееся сердце, Феликс Янович прислушался. Так и есть! – кто-то крался по коридору. Половицы в таких старых домах не хуже собак выдавали присутствие чужаков. Однако ночной гость явно бывал здесь – он старательно переступал самые скрипучие доски. Вот тихонько щелкнул замок – ключ или отмычка. И с легчайшим шорохом затворилась дверь в комнату Ульяны. Варвара Власовна оказалась права – вор вернулся к своим поискам.

Стараясь ступать так же тихо, Феликс Янович подошел к дверям и выглянул в коридор. Его уже ждала Варвара Власовна, закутанная в теплую домашнюю шаль. В одной руке она держала зажженную лампу, в другой – уже помянутую кочергу.

Впрочем, это грозное оружие она поспешила тут же отдать Феликсу Яновичу.

Вдвоем они, крадучись, подошли к двери в комнату Ульяны. Феликс Янович шаг в шаг следовал за Варварой Власовной, которая, как и грабитель, со знанием дела избегала самых скрипучих половиц. У двери они остановились и прислушались. Там внутри кто-то явно был: грабитель двигался очень тихо, но оставаться абсолютно беззвучным не мог в силу того, что все-таки явно был живым человеком, а не призраком. Пол тихонько поддакивал его осторожным шагам, а еле уловимый шелест