выгорания впервые возникает в работах Б. Г. Ананьева (1968). Автор употреблял термин «эмоциональное сгорание» для обозначения негативных последствий межличностных отношений, возникающий у людей, имеющих профессию типа «человек-человек». Однако эмпирических исследований данного феномена в этот период времени так и не было проведено.

Значительное влияние на развитие представлений о механизмах формирования эмоционального выгорания и методах его диагностики оказали работы В. В. Бойко (1996), который рассматривает выгорание с позиций теории стресса и общего адаптационного синдрома. Автор описывает выгорание как профессиональную деформацию личности, возникающую поэтапно в полном соответствии с механизмом развития стресса и имеющую те же фазы: «напряжение», «резистенция» и «истощение» (Подсадный, Орлов, 2008).

Важно отметить, что взгляд на механизмы выгорания В. В. Бойко имеет сходство с пониманием выгорания как одномерного конструкта T. S. Kristensen (2005), хоть и рассматривает данный феномен как развивающийся лишь в сфере профессиональной деятельности.

Предметом постоянной дискуссии является вопрос о причинах, влияющих на процесс выгорания. В настоящий момент среди факторов, приводящих к истощению, наиболее часто выделяются такие как: конфликт ценностей (например, личностных и корпоративных, официально декларируемых и реально существующих в организации), фактор несоответствия требований и ресурсов, недостаток взаимного сотрудничества/обоюдности, несоответствие эмоциональной направленности и требований профессии, низкий уровень самоактуализации (Абульханова-Славская, 1999; Доценко, Обознов, 2008; Завалишина, 2005; Мазурова, 2009; Aiken, Clarke, Sloane [et al.], 2002; Schaufeli, & Bakker, 2004; Schaufeli, 2006; Schaufeli, Leiter, Maslach, 2009).

Заботу родителей о ребенке ряд авторов рассматривает как форму трудовой деятельности и, исходя из этого, считает возможным использовать термин «выгорание» и в контексте детско-родительских отношений (Базалева, 2010; Ефимова, 2013; Попов, Кмить, 2012).

И. Н. Ефимова (2013) определяет синдром родительского выгорания как «многомерный конструкт, включающий в себя набор негативных психологических переживаний и дезадаптивного поведения матери и отца, связанных с детско-родительским взаимодействием при выполнении родителями деятельности по заботе о детях, их воспитанию и развитию» (Ефимова, 2013). Автор предлагает модифицированный опросник «Родительское выгорание», разработанный на основе методики оценки профессионального выгорания для различных типов профессиональной деятельности Н. Е. Водопьяновой и Е. С. Старченковой. Данный опросник позволяет выявить специфические характеристики симптомов родительского выгорания. Эти симптомы обозначаются так же, как и классические симптомы триады C. Maslach (1996). При этом эмоциональное истощение понимается как ощущение эмоционального перенапряжения, утраты интереса к собственным детям и к окружающему миру в целом, равнодушие или эмоциональное перенасыщение, чувство опустошенности, исчерпанности собственных эмоциональных ресурсов. Деперсонализация – дегуманизация (обесценивание) – представляет собой тенденцию развивать негативное, бездушное, циничное отношение к детям, их чувствам и переживаниям, сопровождающееся снижением эмпатии, потерей отзывчивости, соучастия. Редукция родительских достижений отражается в уменьшении или упрощении действий, связанных с заботой о детях, а также снижении чувства компетентности в выполнении своей родительской роли (Ефимова, 2013). Анализируя результаты корреляционного анализа шкал опросника «Родительское выгорание» с данными, полученными по шкалам теста-опросника Баса-Дарки, методике Зунга и показателями смысложизненной ориентации (методики СЖО), автор отмечает, что родственными характеристиками для параметров родительского выгорания являются уровень агрессии, враждебности, стресса и депрессии, в то время как высокий уровень осмысленности жизни выступает в качестве протективного по отношению к «выгоранию» фактора. Интересно отметить, что эмоциональное истощение в наибольшей степени связано с обидой, а также общим индексом враждебности, раздражительностью, подозрительностью, чувством вины. Деперсонализация (то есть обесценивание или формализация общения с ребенком) – с чувством вины (Ефимова, 2013).

Ряд исследований посвящен изучению специфики выгорания родителей, дети которых страдают различными психическими и соматическими заболеваниями (Lindstrom, Aman, Norberg, 2010; Norberg, 2007).

В частности, изучение эмоционального выгорания у родителей, дети которых страдают онкологическими заболеваниями, проведенное A. L. Norberg (2007), показало, что такое выгорание в большей степени характерно для матерей больных детей. В то время как в группе обследованных отцов по сравнению с нормативной выборкой значимых различий выявлено не было. Автор предполагает, что полученные данные отражают более выраженную, по сравнению с отцами, подверженность матерей влиянию хронического стресса, обусловленного болезнью ребенка, что в свою очередь связано с ролевой структурой семьи.

Признаки эмоционального выгорания обнаруживаются у родителей детей, имеющих особенности в развитии (умственная отсталость, аутизм), а также родителей детей, страдающих сахарным диабетом и воспалительными заболеваниями кишечника (Lindstrom, Aman, Norberg, 2010; Weiss, 2002).

Таким образом, в большинстве работ обнаруживается связь выгорания и хронического стресса, обусловленного заболеванием ребенка.

В настоящее время выгорание у родственников наркозависимых остается практически неисследованным. Несмотря на то, что в доступной литературе нами не было обнаружено исследований, прицельных с точки зрения оценки истощения, деперсонализации и редукции достижений в рамках синдрома выгорания, существуют данные, отражающие схожую симптоматику у родственников аддиктивных больных.

Так, описывая трансформацию отношений в семье больного наркоманией, R. Liepman, R. Flachier и S. Tareen отмечают наличие выраженных негативных эмоциональных переживаний у близких зависимого, которые часто испытывают досаду и негодование, проявляющиеся в сарказме, подтрунивании над больным, выдумывании унизительных прозвищ, запугивании или даже применении насилия для выражения собственного гнева (Liepman, Flachier, Tareen, 2008). С нашей точки зрения, эти проявления вполне соответствуют компоненту деперсонализации/дегуманизации синдрома выгорания. Такие переживания у близких зависимого, как правило, сопровождаются ощущением собственной беспомощности, несостоятельности, депрессивной симптоматикой, возникающей в связи с тем, что зависимый не оправдывает ожиданий, возложенных на него близкими, не обращается за помощью, или ему не становится лучше, несмотря на все попытки семьи помочь (Ерофеева, 2013; Сараев, 2009; Morgan, Litzke, 2012). Здесь, как видно, отчетливо проступает симптоматика компонента редукции синдрома выгорания, обусловленная постоянной фрустрацией деятельности опекающих больного близких, стремящихся справиться с его болезнью.

Сходные тенденции, которые вполне могут рассматриваться как проявления компонента деперсонализации и редукции, представлены В. Д. Менделевичем (2002) и A. Н. Булатниковым (1998). Изучая динамику семейных отношений, авторы описывают постепенно возникающее у членов семьи наркозависимого чувство горечи, враждебности и презрения, нарастания безразличия к исходу болезни. По мере течения заболевания члены семьи часто эмоционально отстраняются от зависимого, угрожают выгнать из дома и прекратить всяческие отношения.

Н. А. Ерофеева (2013) при описании актуального психического состояния матерей и жен пациентов с алкогольной и игровой зависимостью отмечает высокий уровень психофизического дискомфорта, проявляющийся в жалобах на снижение интереса к деятельности, потерю жизненной энергии, ощущение собственной бесполезности и беспомощности. Данные проявления также могут отражать компоненты синдрома выгорания, связанные в первую очередь с эмоциональным истощением близких больного наркоманией.

Так называемая блокада высших эмоций и «психическая анестезия» у родственников наркозависимых, возрастающая параллельно прогредиентности и длительности наркомании у их близкого, а также «поразительная черствость не только к другим детям и родственникам, но и к самим больным», отмечаемая В. В. Чирко, М. В. Дёминой, М. А. Винниковой и А. М. Бариновым (Психопатологические проявления созависимости в клинике наркомании / В. В. Чирко [и др.], 2005), вероятно, также может являться проявлением компонента деперсонализации