Но все когда-то кончается. И это закончилось. Снова голоса:

– Добить?

– Да хрен с ним… сам сдохнет. Мараться еще об это дерьмо! Лень. Куда он денется – голый, без еды, воды и с отбитыми кишками? Оттащим его подальше, чтобы не вонял. Нам еще кораблем заниматься. И побыстрее надо – того и гляди гости нагрянут!

– Наша же территория? Какого хрена?

– Территория наша, да кусок слишком жирный. Чую, скоро нагрянут!

– Будем драться?

– Против всех не осилим. Придется поделиться. Но поторгуемся! А пока никого нет – давайте-ка по-быстрому оттащим эту падаль и займемся делом.

– Может, его повесить где-нибудь на тропе? Мол, вот что будет с теми, кто на нашенское рот разевает! За яйца его повесить!

– Некогда, говорю! Хмм… а идея хорошая, да. Можно будет потом повесить, как с делами разберемся. Все, все, тащите! Быстро!

Ник почувствовал, как его тащат, раздирая кожу об острые камни. Он был в сознании, но вроде бы почти в отключке. И в голове билась только одна мысль: «Ну, все! Теперь – все!» Боль была, но какая-то отстраненная, какая-то странная, тупая и… старая. Так бывает – болит голова, тупо, больно, неприятно, но терпимо.

Позвоночник сломали? Почему нет острой боли, какая была сразу, с самого начала? И нос, наверное, сломан… хлюпает, кровь льется…

Его бросили, спихнули в яму к старому буксировщику, до половины ушедшему в почву. Вокруг корабля образовалось что-то вроде канавы, и если бы климат Сируса не был таким сухим, в этой канаве обязательно накопилась бы вода. Но воды не было. Ее вообще из океана испарялось мало – он весь был покрыт толстым слоем водорослей, уберегавших влагу не хуже непроницаемой для воды металлопластиковой пленки. Парадокс – планета-океан, а воды в атмосфере так мало, что дождь – целое событие! Но иногда все-таки проливается смывающим все ливнем – и тогда можно подсобрать воды про запас.

Неизвестно, сколько лежал Ник. Полумертвый, но несдавшийся. Он не умел сдаваться. Вообще не умел. Так же, как его мать. А потому, полежав, он начал шевелиться, проверять, может ли ползти. И пополз.

А потом встал на ноги, чтобы проверить, может ли идти.

Может. Кости не сломаны. По крайней мере не все кости в ногах сломаны, а значит, может передвигаться. Должен передвигаться! Главное – не разбили колени.

Ник знал эти места. Он знал все тропки, которые вели мимо старых кораблей. Он знал проходы между кораблями, которых никто не знал. И потому, если Ник не смог бы спрятаться в этом лабиринте, было бы удивительно.

Его мозг работал будто сам по себе – выбирал дорогу, рассчитывал, куда шагнуть. Босые ноги, изрезанные в кровь осколками металла и камнями, уже не оставляли следов – кровь запеклась, превратившись в грязно-коричневую корку, так что выследить его теперь было бы проблематично. Да Ник и сомневался, что кто-то будет его выслеживать – зачем? Им главное хабар, а то, что недобитая жертва сбежала, ничего не значащая чепуха.

Но, вообще-то, происходившее сегодня было странным. Избить, ограбить – да, бывает. Но чтобы убивать простого мусорщика, забравшегося в корабль, опередив остальных? Раньше такого не было. Хабар бы забрали, да, но чтобы забирать даже одежду?! Где это видано?!

Правильно мама говорила – все меняется. Что-то уже изменилось. И добром это не кончится. Дело идет к тому, что ни одного свободного мусорщика уже не останется. Только банды. Или – одна банда, которая подомнет под себя всю мусорку.

Вроде бы такое уже бывало – не раз и не два. Ник читал о подобном по видону, проскальзывали статьи на эту тему. Но, вообще-то, все это всегда заканчивалось одним и тем же – банда распадалась, главарей кто-то убивал. И почему это происходило, догадаться нетрудно. Зачем Внешке одна единая банда, которая будет диктовать свои условия сразу всем скупщикам? Мусорщик-одиночка и цену может пониже сделать, и отдать вещь совсем за бесценок, не зная ее подлинной цены. Банда на такое не пойдет никогда. А значит, прибыль упущена. И значит, объединение, укрупнение банд Внешке совершенно не нужны.

Это не он придумал, это мама ему говорила. Ну и сам читал, да.

Шаг, еще шаг… еще… Ватные ноги несут его вперед, и довольно резво. Не бегом, но уже быстрым шагом. Тело болит, горит, как если бы его ошпарили кипятком, но живое. Пока живое.

Он добирался до своего «дома» несколько часов. Кружным путем, запутывая следы, опасаясь привести преследователей к надежному логову. Голый, в крови, грязный и несчастный. Ник запрещал себе думать о том, что потерял все – и одежду, и обувь. Даже видон – и тот потерял. Теперь придется покупать. Хорошо еще, что есть деньги на счету, а если бы не было?! Если бы не было, пришлось бы брать в кредит у того же скупщика, заплатив за видон пятикратную цену, и отрабатывать эти деньги долгие, долгие месяцы и годы. Обычный видон стоит триста-пятьсот кредитов, скупщик продал бы его за полторы-две тысячи. За риск! Отдать деньги мусорщику, который может в любой момент пропасть в недрах мусорки? Просто так? Нет уж… риск должен быть осмысленным. Риск должен что-то приносить! Точнее, не «что-то», а хорошую прибыль, иначе и рисковать не стоит!

Но самое обидное, от чего Ник просто хотел рыдать – рюкзак! Антигравитационный рюкзак! Тот, за который они с мамой вывалили столько денег! За который отрабатывали целый год! Гады и его забрали!

Мрази! Твари! Чтоб он взорвался у них на спине! Чтобы он унес их на высоту и там сломался!

Ох, до чего же обидно… черт подери! Нет, не ожидал Ник такого. Ну да, банды всегда были недовольны, что кто-то их опережает. Но он всю свою жизнь провел на этой территории! Это не та территория, на которую принимают «свежие» корабли и которую банда объявила сферой своего влияния! Это же несправедливо! Ну, забрали бы хабар, так зачем раздевать догола?! Зачем отбирать последнее?!

И, кстати, откуда Сегвар взял станнер? Где-нибудь нашел? Вряд ли… хотя всякое бывает. Купил, наверное. Вообще-то, Внешка не любит, когда кто-то имеет на руках боевое оружие, уж не говоря про Город! Руками дерись, ножами тоже можно. А вот боевым оружием – это только для Города. И охранников. Так что станнер в руках бандита – это неправильно со всех сторон.

Когда забрался в свое логово, сил хватило только для того, чтобы притащить мамину постель. Он ее давно не трогал – от постели плохо пахло… мама, когда умирала, уже не могла себя контролировать. Но теперь ему было все равно – лишь бы подстелить под себя, а пачкать хорошую постель не хотелось. Так что плюхнулся на дурно пахнущий матрас и забылся тяжелым, болезненным сном. Единственное, что сделал перед этим, – достал Шарик и прижал его к груди. А потом положил под щеку, коснувшись гладкой, теплой поверхности окровавленными губами. И уснул.

Снилось Нику, что он здоров, что на нем тот самый ужасно дорогой комбез, который нашел в пассажирском транспортнике, и что рюкзак у него никто не забирал.

А еще – Шарик носится вокруг, веселый такой, шустрый! Как маленький звереныш, которого Ник видел на экране видона!