и “Новости Альмейна”, и обе показались ей достаточно скучными. “Столичный сплетник” был посвящен какому-то местному скандалу, где некая бранья Виктуар обвинялась в том, что, не будучи магом, а просто являясь искусной мастерицей, продавала свои кружева, как магические. И все бы ничего, но об этом ее таланте знал третий помощник мэра и покрывал бранью, будучи ее любовником.

«Новости Альмейна» оказались еще более нудными: сообщение о том, по каким дням в связи с ремонтом дороги будут перекрыты какие-то улицы, статья о необходимости более строгого контроля за понаехавшими в столицу провинциальными мастерами. А несколько заметок о том, где можно хорошо и недорого поесть, показались Агнии откровенной рекламой.

Книга была не лучше: там описывались страдания юной девы, уж-жасно красивой и уж-жасно родовитой, которая на первом балу влюбилась в неподходящего мужчину и… Дальше читать Агния не стала.

В обед остановились в довольно большом придорожном селе, где трактир поразил ее чистотой и белоснежными скатертями на столах. Мясо, впрочем, было достаточно жестким, хотя прислуга источала любезности. Дальше за окном снова замелькали поля и сады. Единственным развлечением за день оказался переход через портал.

Сам портал выглядел достаточно волшебно: огромная каменная арка, в которой холодным голубоватым светом светился какой-то энергетический занавес. Выглядел занавес весьма чужеродно в этой пасторальной глуши. К такому вот неоновому свету скорее подошли бы внутренности гигантского космического корабля.

Да и сам проезд в арку никаких особых впечатлений не подарил. Просто на несколько мгновений стало совершенно темно, и потому вновь вспыхнувший в карете свет сильно ударил по глазам. Когда же Агния проморгалась, то обнаружила, что из зимы они въехали куда-то в начало весны: поля за окном кареты оказались почти без снега, местами по обочинам среди жухлой травы даже пробивалась первая робкая зелень. Ну и километрах в десяти от портала карета ненадолго застряла в грязи.

Следующий день начался так же…

Тишина кареты и мягкое покачивание утомляли. Компаньонка отвечала только на самые простые вопросы и казалась полностью замкнутой в себе: от ее первоначальной доброжелательности не осталось и следа. Агния откровенно скучала, не слишком понимая, чем заняться. Поэтому мгновенно обратила внимание на то, что миледи де Марино резко отложила книжку, которую скучливо листала, и странно поменялась в лице: глаза и губы миледи засветились таким же холодным голубоватым светом, который Агния наблюдала в арке портала.

В сочетании с внешностью женщины это выглядело пугающе: как будто она мгновенно нацепила на себя маску какого-то потустороннего существа из мистического фильма ужасов. Карету ощутимо тряхнуло, и миледи приказала, да-да: не сказала, а именно приказала!

– Сидеть! Из кареты не выходить ни в коем случае!

Агния, начавшая было вставать с сиденья, невольно шлепнулась назад. Все это было весьма пугающе.

Миледи на мгновение прикрыла свои жуткие глаза, рывком сорвала с шеи висящий на ажурной цепочке кулончик и, с хрустом сломав его в руке, вдохнула какой-то черный дымок в светящуюся пасть. Затем, приоткрыв дверь кареты, она на мгновение впустила внутрь наружные звуки и запахи. Жуткие, надо сказать, звуки. Визг коней. Не ржание, а именно визг! Крики мужчин и нечто похожее на ругань, вонь горелого мяса и вишенкой на торте – взрыв, от которого карета качнулась!

Миледи плавно, как крупный хищник из семейства кошачьих, выскользнула, захлопнув дверь и оборвав как звуки, так и запахи…

Агния сидела, вцепившись в мягкую диванную подушку так, что побелели костяшки пальцев. Ей было страшно, но одновременно со страхом внутри бурлящей грязной волной поднимались гнев и какая-то безумная ярость…

Эти чувства бились в ней, как штормовая волна бьется о высокий каменный утес, становясь все выше и опаснее. И в какой-то момент некой частью своего сознания Агния поняла: «Я не удержу!»!

Дальше она действовала на каких-то странных, неведомых ей прежде инстинктах: медленно, никуда не торопясь, встала, слегка приоткрыла дверь кареты и вышла, даже не осознавая, что со стороны выглядит точно так же, как перед этим миледи де Морино.

Прямо у кареты лежал труп молодого парня в красном мундире. У него отсутствовала рука, и часть одежды, залитая кровью, казалась темно-бордовой по сравнению с чистой половиной мундира. Рядом со всадником лежал его конь с развороченным боком, где в обрамлении ломаных костей и лохмотьев мяса глянцево отсвечивали сероватым и желтым перламутром какие-то внутренние органы...

Нападавшие сильно отличались от тех, кто защищался: их силуэты казались размазанными и скрытыми за какой-то мутно мерцающей пеленой. Герцога видно не было. Зато по грязной дороге кровавыми пятнами раскиданы были тела нескольких охранников. Нападавших было больше раза в три. Остатки военных, сгруппировавшись по два-три человека, прикрывая друг другу спины, пытались защищаться…

Один из нападавших держал за горло миледи де Мирон на чем-то, напоминающем гигантское щупальце: его правая рука заканчивалась не кистью, а тянулась метра на три вперед. И этот кошмарный хлыст пытался скрутиться в спираль, чтобы втянуть сопротивляющуюся миледи к себе под серую мерцающую пелену. Она, кажется, еще была жива, но голубой свет, столь пугающе обезобразивший ее лицо, медленно тускнел…

Силы внутри Агнии получили подпитку чужой болью и бушевали теперь в собственном, не подвластном ей ритме. Этот ритм все учащался и учащался…

Видя, как голубое излучение на лице гибнувшей компаньонки пропадает полностью, Агния дала бешенству и злобе вырваться наружу: широко раскинув руки ладонями в сторону побоища, она дико завизжала:

– Ай-я-а-а-а-а-а-а-а…

С этим криком из нее выходили и гнев, и чужая боль, и Сила…

Картинка перед её взглядом начала меркнуть, и Агния со странным умиротворением закрыла глаза...

Глава 12

Пробуждение Агнии было ровно таким же, как и в первый раз: мутная пелена перед глазами медленно истончалась, и сознание неторопливо концентрировалось на том, что она видела.

«Стена… Чужая стена… Чужая стена… Деревянная спинка кровати… Какой красивый у дерева цвет…».

Место было совершенно незнакомое, да и тюфяк на кровати оказался весьма тонким и неудобным. Хорошо хоть в комнате было достаточно тепло. Агния подняла руку, желая протереть глаза, и сама поразилась мертвенной бледности своей кожи. Так могла выглядеть рука анорексички: даже не тощая, а откровенно костлявая, с торчащими косточками запястья, она напоминала сухую птичью лапку.

Женщина, которая торопливо подскочила к ней откуда-то из глубин комнаты, массивностью фигуры напоминала прежнюю сиделку. Но эта дама была совсем другая: