Подливаю в бокал вина и делаю пару глотков. Все-таки тщеславие право: мы не такие.

— Мари! — раздается позади радостный голос папá. — Мы вернулись!

Сразу переключаю на спортивный канал, дабы не вызвать выбранным фильмом подозрений в неудовлетворенности жизнью, которая, несомненно, полностью меня устраивает.

Сижу в беседке, обвитой черным стеблем плюща, и дрожу: февральская ночь холодна, как никогда прежде. Надо бы встать и бежать в дом, но я не могу сдвинуться с места.

— Мари, — раздается где-то вдалеке голос мамá. — Где ты, Мари?

Хочу кричать, но не могу разомкнуть покрытых инеем губ.

— Где она? — слышу знакомый мужской голос, но не могу понять, кому он принадлежит. — Мария!

Наверное, это конец — я словно примерзла к кованой скамейке. Осталось совсем немного, еще чуть-чуть.

— Мария! Мария! — голос раздается совсем рядом.

Открываю глаза, размыкаю губы и делаю глубокий вдох: это всего лишь сон. Я в своей комнате, в тепле, и смерть от холода мне не грозит. Поднимаюсь с кровати и подхожу к окну: беседка, обвитая черным стеблем плюща, освещается по периметру наземными светильниками и не выглядит так ужасающе, как в моем сне.

На часах — семь утра. Наверняка домашние еще спят. Немного побродив по комнате, отправляюсь в ванную, чтобы привести себя в порядок.

Страшный сон, точнее, знакомый мужской голос, никак не идет из головы. Кому же принадлежал этот приятный и волнующий баритон? Возможно, я всего лишь схожу с ума. Возможно, предельные нагрузки на работе дают о себе знать — если не хочу оказаться на кушетке у психоаналитика, пора сбавить обороты. Возможно, события последней недели негативно отразились на душевном равновесии и не нужно принимать все происходящее столь близко к сердцу. Возможно, мне просто необходим отдых. Возможно.

Закутавшись в плюшевый халат, медленно выхожу из ванной и снова направляюсь к окну: беседка все так же стоит на своем месте и все так же освещается по периметру. Поразмыслив немного, возвращаюсь в кровать.

После завтрака я решила прогуляться с Альфи, чему тот не особо обрадовался: любые нагрузки у ленивого мопса не в почете. Но мамá, помня о советах ветеринара, с воодушевлением отнеслась к моему предложению и тут же принялась одевать любимца в теплый водонепроницаемый комбинезон. Альфи, осознававший, что моя забота — не что иное, как нежелание гулять в одиночестве (вызывая тем самым подозрение родителей и соседей), с ненавистью смотрел на меня и недовольно фыркал каждый раз, когда мамá обувала его короткие лапы в ботинки.

На улице холодно, даже очень. Альфи, недовольно тявкая, плетется за мной по укатанному снегу — сразу понятно, что от прогулки он не в восторге. Мы бредем по аллее, обсаженной невысокими елями — красиво заснеженными, словно на открытке. Впрочем, весь поселок с говорящим названием «Dream Ville» выглядит как декорация к какому-нибудь фильму об утопичном городке, где все шикарны и жизнь изо дня в день удивительно приятна. Словно высокий кованый забор огораживает от проблем внешнего мира…

— Маша! Маша! — раздается позади меня.

Оборачиваюсь и вижу бегущую ко мне соседку. Она машет рукой, и мне приходится изобразить улыбку, хотя с большей радостью я бы побежала в противоположную от нее сторону.

— Привет-привет, — она улыбается в ответ, демонстрируя свежеотбеленные зубы.

Соседка моих родителей, Венера, выглядит как большинство жителей поселка: красивая и ненастоящая. Впрочем, не мне судить, потому что моя улыбка на данный момент куда более фальшивая, нежели ее.

— Почему вчера тебя не было у Зайцевых? Они даже пригласили оркестр!

— Неужели? Целый оркестр? Симфонический, я надеюсь?

— Ну… — задумчиво произносит она. — Не знаю… Они джаз играли, а не симфонии…

Иногда мне кажется, что у Венеры нет мозгов в принципе. Впрочем, не мне одной: ее родители, с которыми она живет, частенько жалуются на нехватку интеллекта у их старшей дочери. К слову, обе ее младшие сестры уже давно живут самостоятельно, и только тридцатидвухлетняя Венера все никак не выпорхнет из родительского гнездышка.

— Тебе не спится? Я увидела вас и тоже решила прогуляться. Давно мы не болтали.

— Э-э-э, да, — с трудом сдерживаюсь, чтобы не послать ее куда подальше. — Но мы скоро уже пойдем домой: Альфи замерз.

Словно в подтверждение моих слов, мопс громко тявкает. Венера выглядит расстроенной. Чувство вины приоткрывает один глаз и зловеще улыбается.

— Но ты можешь зайти к нам на чашечку кофе, — спешу оправдаться я.

— Конечно! — она сияет. — Я тебе столько сплетен расскажу!

Вечером наша семья собирается в столовой. Мамá, как обычно, при параде — блузка цвета розовой вишни, заправленная в серые брюки с завышенной талией; волосы заколоты шпильками; глаза аккуратно подведены, губы накрашены нежно-розовой помадой; на шее — нитка жемчуга. Она выставляет на стол очередную партию кулинарных шедевров в элегантной сервировочной посуде и зажигает свечи. Папá откупоривает бутылку красного вина и разливает по бокалам. Потом помогает мамá сесть и занимает место во главе стола. Они обмениваются улыбками. Мне хочется провалиться в подвал, или еще глубже. Или сказать что-нибудь гадкое. Или хотя бы встать и молча уйти. Но, как в сегодняшнем сне, я не могу ни сдвинуться с места, ни разомкнуть губ.

— Как спалось? — спрашивает мамá и ставит передо мной бокал свежевыжатого сока. — Здесь только апельсин, яблоки закончились, — она виновато улыбается и занимает место напротив.

— Печально, — делаю пару глотков. — А спалось, как всегда, замечательно.

Я обманула: спалось ужасно, что за последнюю неделю уже становится закономерностью. Сегодня приснилось, как я блуждаю по садовому лабиринту из высокой живой изгороди, тщетно пытаясь найти выход. А еще я снова слышала мужской голос, который звал меня. Одним словом, ночка еще та!

Альфи недовольно тявкает, словно уличая меня во лжи.

— Доброе утро! — в столовой появляется радостный папá. — Надюша, пакуй чемоданы: в среду едем в северную столицу — Эльдар отмечает свой юбилей. Мари, ты с нами?

— Я должна быть на работе в четверг, — искренне радуюсь тому, что нашлась отговорка от посещения очередного семейного праздника.

— Твой дядя расстроится! — мамá качает головой.

— Это вряд ли, — беру круассан и отщипываю от него небольшой кусок.

Мой дядя (если, конечно, так можно назвать троюродного брата мамá — тоже мне родственник!) не питает ко мне никаких теплых эмоций, возможно, задетый тем, что я не устроила к себе на работу его любимого сына — Сергея. А с чего бы мне поступать иначе? Во-первых, его больше интересовали московские клубы, нежели карьера; во-вторых, трудоустройство родственника, пусть и дальнего, вряд ли прибавило мне баллов в глазах руководства; в-третьих, умственные способности всего дядиного семейства оставляют желать лучшего.