Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на опасность использования пустынных лестниц, я упорно шла вниз. Я думаю, что была бы рада, если бы кто-нибудь попытался убить меня после странного сострадания управляющего. Старая добрая борьба не на жизнь, а на смерть казалась мне намного более простой и честной. Конечно, я не сомневалась, что проиграла бы эту борьбу. Тогда я не умела сражаться без магии.
В Яме звуки копания не затихали никогда. Поначалу это сводило с ума. Многие из моих первых дней в Яме я балансировала на острие ножа, доведенная до гнева и отчаяния бесконечными долбаными звуками удара металла о камень. Но через несколько месяцев я научилась с этим жить. Это стало фоновым шумом, на который я больше не обращала внимания. И во многих отношениях шум от постоянного копания стал успокаивающим. Земляне могут привыкнуть практически к любым трудностям, если им дать достаточно времени, но требуется какое-то по-настоящему невероятное дерьмо, чтобы заставить нас начать полагаться на трудности, жаждать их. В те несколько раз, когда прекращали копать, я чувствовала, что мои нервы на пределе из-за относительной тишины. Я не знаю, сколько бригад работало в шахте вместе с нами, но их было много. Куда бы я ни пошла, я слышала слабый звон кирок, ударяющих по камню, и кувалд, разбивающих породу. Даже в центральной пещере, какой бы шумной она ни была, я всегда слышала, как копают. Или, может быть, к тому времени этот звук настолько преобладал над остальными, что я слышала его у себя в голове. Теперь, когда я думаю об этом, я понимаю, что, даже после того, как я вышла наружу, мне потребовалось довольно много времени, чтобы шум этого места стих у меня в голове.
Именно тогда я в первый раз увидела Тамуру. В Яме он уже был кем-то вроде легенды, и я слышала, как его имя произносили раньше. И никогда доброжелательно. Но я еще не видела старика. Теперь я знаю каждую черточку и шрам на его лице. Я могу нарисовать этого кожистого ублюдка по памяти. Я делала это не раз. Лицо человека рассказывает историю его жизни каждой складочкой, шрамиком и ямочкой. Я знала людей, способных читать прошлое человека просто по его лицу — я никогда не развивала в себе этот навык, но мне нравится рисовать, и я всегда черпала вдохновение из тех, кто меня окружал. Даже в те дни лицо Тамуры было покрыто обветренной кожей. Иногда я спрашиваю себя, что же повидало это лицо. О чем может рассказать нам прошлое Тамуры? Чему оно может нас научить? Я знаю обрывки, мелочи, которые он может вспомнить. Печальная правда состоит в том, что рассудок Тамуры затуманен, как у лунной рыбы, которую слишком часто роняли на голову, и он едва помнит вчерашний день. Он забыл больше, чем большинство из нас когда-либо узнает.
Я спешила по коридору, минуя множество туннелей, расходящихся во все стороны. Я знала, что лестница вниз должна быть где-то рядом, и мне предстоит преодолеть еще четыре уровня, прежде чем я доберусь до своего дома. У меня всегда было хорошее чутье на направление, и, хотя я никогда раньше не бывала в этой части Ямы, я знала, куда направляюсь. Тамура находился на полпути по заброшенному туннелю. У старика за спиной на полу горел маленький масляный фонарь. Его кожа была темна, как ночь, но в волосах белели и седели пряди, собранные в тугие, сальные пряди, которые свисали ему на плечи. Он стоял там, уставившись на потолок туннеля. Неподвижный и молчаливый. И совершенно безумный.
Поначалу я решила, что Тамура сумасшедший. Я все еще думаю, что он сумасшедший. Может быть, суровые условия Ямы подорвали его рассудок, а, может быть, что-то другое. Но что-то подорвало, точно. Если бы я только догадалась поговорить с ним в тот день. Если бы только я прислушалась к тому безумию, которое он извергал. Я, возможно, избавила бы всех нас от многих страданий. Но я была зла, сбита с толку и никому не доверяла, особенно полубезумному старику, который слонялся по темным туннелям, убивая время. Я слышала множество страшных историй о подобных людях, и большинство из них заканчивались очень четким советом: держись от них подальше. Я оставила его там и не обратила внимания на его бдение под крышей туннеля.
Джозеф ждал меня в нашей пещере. Он всегда ждал меня после моих визитов к управляющему. Он знал, через что мне пришлось пройти, и сам пережил подобное. Джозеф всегда был рядом, если мне нужно было поговорить или покричать, или просто подставлял плечо, когда мне хотелось выплакаться.
— О чем он спросил тебя на этот раз? — поинтересовался Джозеф, когда я плюхнулась рядом с ним и взяла предложенную им краюху черствого хлеба.
— Где мы учились, — сказала я. — Нет. Где я училась. Он не упомянул тебя.
Хардт и Изен в другом углу обменивались ленивыми ударами. По крайней мере, в то время я так думала. Теперь я знаю, что Хардт помогал Изену тренироваться. Кулачный бой — это искусство, и оно было чрезвычайно популярно в Яме. Струпья могли заработать дополнительные пайки, алкоголь или множество других наград, просто сражаясь на арене внизу. Им даже не нужно было побеждать, хотя проигрывать было нежелательно. Некоторые люди сражались только насмерть. Йорин был одним из таких. Его называли королем арены, и он еще ни разу не проиграл ни одного боя. Как ни странно, среди струпьев никогда не было недостатка в желающих бросить ему вызов. Интересно, видели ли некоторые в этом выход? Окончательное решение своих проблем. Я могу придумать сотню менее болезненных способов, чем вызов этого монстра на бой.
Я наблюдала, как Изен пригибался и двигался. Я наблюдала, как он наносит серию быстрых ударов, смотрела, как двигаются под кожей его мышцы, когда они напрягаются, и мне стало тепло от этого зрелища.
— Эска. Что ты ему сказала? — спросил Джозеф, и у меня возникло ощущение, что это происходит не в первый раз.
— Правду. — Я не видела причин лгать управляющему, и не видела причин лгать Джозефу. Только после того, как эти слова слетели с моих губ, я поняла, что это было предательством. Знал ли управляющий заранее ответ
