Спор этот разрешился удивительно просто — наступил 1524 год, который в посрамление Иоанна Штоффлера оказался на удивление засушливым; потоп не состоялся. Впрочем, этот казус никак не сказался на репутации Бюлова, который по-прежнему считался отличным врачом и астрологом. Но с другой стороны, ему не поручили важнейшую работу по исправлению духовных книг, что в ином случае вполне могло бы случиться.

Правителям Московии катастрофически не хватало грамотных людей для управления, а Московской православной митрополии для обучения священства и ведения проповеди среди паствы. Тех же, кто мог качественно переводить сложные богословские тексты, носившие следы нескольких древних языков и напичканные массой редких слов и специальных терминов, во всем государстве насчитывались единицы, а проверять их работу было совсем некому. Постепенно в многократно переписывавшихся книгах скопилась масса неточностей и толкований, которые противоречили даже самому учению церкви. Возникла насущная необходимость исправить книги, в этом вопросе сходились все единодушно, и тогда по старой привычке решили обратиться к афонским монахам.

Летом 1515 года из крымского города Кафы в Стамбул выехало русское посольство во главе с ближним боярином московского князя Василием Андреевичем Коробовым, которому поручено было передать султану Селиму письмо и вести переговоры о том, чтобы султан удерживал крымского хана Менгли-Гирея от союза с Литвой. Кроме того, Коробов должен был договориться о свободной торговле для русских купцов в Азове и крымской Кафе. Уже в Стамбуле от посольства отделился сопровождавший посла московский купец Василий Копыл-Спячий, ведший большой торг в Крыму, и с небольшой свитой направился на Афон. Купцу было не впервой исполнять важные дипломатические миссии, и именно ему поручили вести переговоры с выборным органом управления монашеской республикой — Священной Эпистасией — о присылке в Москву «умного мужа», способного исправить греческие богослужебные книги на русский язык. «Милостыня», присланная московским князем с купцом, была щедра, а почтительная просьба, признававшая богословский авторитет афонских старцев, делала им честь, а потому решено ее было удовлетворить. Возглавлявший Священную Эпистасию протоэпистат Симеон изначально наметил послать в Москву известного переводчика книг — почтенного старца Савву, но тот ехать отказался, сославшись на преклонные годы и телесные немощи. Тогда исполнить миссию предложили библиотекарю Ватопедского монастыря Максиму, принявшему постриг за семь лет до того.

Хотя Максим и не знал русского языка, но, как писали честные отцы в своем послании великому князю Василию, «к учению тот Максим зело способен и русскому языку борзо навыкнет». В помощь ему отрядили еще несколько ученых монахов из Ватопедского и Пантелеимоновского монастырей.

Отправлявшемуся в дальний путь Максиму в то время было сорок лет. В миру он звался Михаилом Триволисом и прежде, чем постричься, немало побродил по свету, являя собой классический тип бродячего студента, ищущего знаний. Уроженец Арты, города области Эпир, Михаил был отпрыском древнего рода греческих аристократов. Богатство семьи позволило ему окончить школу на острове Корфу, где в двадцать лет он баллотировался в совет, управлявший островом, однако выбран не был. Пережив разочарование в политической борьбе, молодой человек отправился в Италию, желая изучать древние языки, философию и богословие. Он слушал лекции в лучших школах того времени, переходя из Флоренции в Болонью, оттуда в Падую, Феррару и Милан. Ему повезло с наставниками, среди которых были такие легендарные фигуры эпохи Возрождения, как типографщик Альдо Мануций и греческий грамматик Константин Ласкарис.

В 1502 году, перейдя в католицизм, Михаил Триволис принял постриг во флорентийском монастыре Святого Марка, настоятелем которого всего несколько лет назад был его кумир Савонарола. Но в католическом монастыре он не прижился и в 1505 году вернулся в Грецию, чтобы на Афоне, принеся покаяние, снова вернуться в лоно православия. Он стал послушником в Ватопедском монастыре и через три года принял постриг с именем Максима. В монастыре имелась богатая библиотека, Максим погрузился в ее изучение и вскоре прослыл одним из самых ученых братьев между афонскими монахами.

Когда решено было, что в Москву ехать надлежит именно Максиму, он принял это с должным смирением. Ему предстояла большая научная работа, его знания были востребованы, за ним приехало специальное посольство правителя громадной страны.

Сопровождаемые Василием Копылом и его людьми афонские монахи отправились в Стамбул, где примкнули к основному составу русского посольства. На обратном пути к посольскому каравану пристало посольство Вселенского патриарха во главе с митрополитом Григорием, также направлявшееся в Москву. Переплыв Черное море, люди московского князя, афонские монахи и посольство патриарха добрались до Крыма, где была сделана долгая остановка, затянувшаяся почти на год. Только в начале марта 1518 года они добрались до Москвы, где Максима и его спутников встретили с большим почетом.

Путешественников разместили в кремлевском Чудовом монастыре, дав им содержание от щедрот великого князя. Когда же дело дошло до той работы, ради которой их призвали с Афона, в помощь грекам отрядили нескольких русских толмачей и писарей. В числе русских работников был Дмитрий Герасимов, что некогда работал по заданиям новгородского архиепископа Геннадия Гонзова. Затем Герасимов долго служил при Посольском дворе великого князя, ездил с посольскими миссиями в Данию, Швецию, Пруссию, Норвегию, к императору Священной Римской империи Максимилиану.

Другой опытный толмач, отряженный в помощь Максиму, которого на Москве прозвали Греком, был Влас Игнатов, также служивший сначала у архиепископа Гонзова, а потом на Посольском дворе. Сохранилось даже свидетельство о способе их работы, взятое из письма Дмитрия Герасимова, отправленного во Псков Мисюрю Мунехину. Переводами занимались в кельях кремлевского Чудова монастыря, где обосновался Максим, к которому приходили его русские сотрудники разных рангов. Покуда ватопедский библиотекарь не освоил русский язык, общаться им приходилось на латыни, и дело у них было налажено, по словам Герасимова, следующим образом: «…Мы с Власом у него сидим переменялся: он сказывает по-латыньски, а мы сказываем по-русски писарем». Таким способом были переведены «Толковая Псалтирь», «Толковый Апостол», беседы Иоанна Златоуста о Евангелии; работа была исполнена так хорошо, что заслужила одобрение духовенства, а все причастные к делу были особо награждены князем.

Полагая, что на этом его миссия была окончена, Максим собрался на Афон, но не тут-то было. Великому князю были нужны такие высокообразованные люди, а потому он поступил с Греком так же, как с немцем Бюловым — не отпустил монаха. Свита, прибывшая с Максимом, отбыла восвояси, а сам он остался в Москве, чтобы заниматься переводами и составить опись большой великокняжеской библиотеки. Впрочем, Максим, захваченный масштабом поставленных перед ним задач, не роптал. Ему поручили поправить богослужебные книги: Триод, Часослов, праздничную Минею, Апостол. Сверяясь с греческими подлинниками, Максим нашел в русских книгах множество ошибок и даже исправил некоторые, но так как сам слабо знал славянский язык, то, исправляя одно, напутал в другом, что сильно отразилось на его судьбе.