— Символ мудрости всего живого, — отвечаю я. — Немигающая и неумолимая.

— Да, — говорил он. — И еще…

— Ночной хищник, инстинкт убийцы, — подсказывает Ариэль. — Выжидает и обрушивается.

Леандро широко улыбается. Мы редко видим его таким довольным. Он отводит фонарь от дерева и ведет нас обратно к источнику, где стоит смеющийся Дионис. Достает несколько носовых платков, откупоривает флакон, высыпает на запястье немного порошка и быстро вдыхает его. Я озадачен: что это — нюхательный табак или неизвестный наркотик? Это не в характере Леандро. Даже в темноте я замечаю, как побледнела Ариэль. Она делает шаг назад, готовая сорваться и бежать прочь.

Леандро видит наши лица и опять улыбается.

— Это всего лишь порошок, который готовит для меня Катерина, — поясняет он. — Видите ли, боги любят, когда их ублажают ритуалами. Мы должны умиротворить их, чтобы они поверили в нашу искренность. Этот ритуал описан Казановой, мне о нем рассказал мой дед. Чтобы правильно выполнить его, любовница Казановы дала ему понюхать порошка, сходного с тем, который вам предлагаю я. У обоих из носа пошла кровь. Они сдвинули головы над чашей, чтобы кровь смешалась.

Он протягивает нам флакон.

— Вот так.

Он высыпает немного порошка мне на руку, и я вдыхаю. То же самое делает Маттео. От едкого снадобья у меня щекочет в носу до самого горла, и я еле сдерживаюсь, чтобы не чихнуть. Ариэль медленно протягивает руку. Пожалуйста, моя дорогая, поверь ему. Это не наркотик. Этот человек не причинит тебе вреда.

Как только она и Маттео вдыхают порошок, мы следуем примеру Леандро и склоняем головы. Через несколько секунд течет кровь. Леандро передает нам чашу, и капли нашей крови смешиваются с его. Он зачерпывает из источника пригоршню воды и выливает ее в чашу.

— А теперь пойдем к Катерине, — говорит он и протягивает Ариэль полотенце — вытереть нос.

Мне не хочется знать, что будет делать Катерина. Это неважно. Теперь мы — товарищи по заговору — готовы к битве, связаны кровью.

* * *

У домов есть души; едва войдя в дом, можно сразу сказать, каково ему — счастлив он, горюет или позаброшен. А может быть, в нем даже гуляют привидения. С первой же минуты, едва увидев длинные ряды потрепанных соломенных шляп, висящих на мраморных крюках в коридоре возле кухни Леандро, я понял — этот дом, несмотря на грозную историю и пугающее величие, надежен и спокоен.

И сейчас, полтора года спустя, я ощущаю это спокойствие. Лунный свет заливает широкую террасу возле библиотеки, мы ждем, когда к нам выйдет Леандро, и готовим тост для встречи нового, 1950 года. По китайским верованиям — год Тигра. Да, надо сказать, нам есть за что благодарить судьбу: надежно защищенный палаццо, где мы укрылись от мира, прелестное дитя, слуги нас обожают, и мы ежедневно проводим время в обществе самого обаятельного, самого нелюбопытного и самого благоразумного человека — графа делла Роббиа.

Наступающий год будет совсем иным. Мы слишком давно живем в тиши. Грядут перемены. Я их чувствую. Можете называть это интуицией, только моя чуткая коленная чашечка тут ни при чем.

— Задумай желание, — говорю я, наполняя бокал Ариэль пряным «Брунелло» лучшего урожая. Она отказывается пить шампанское.

— Очень просто, — говорит она. — Я хотела бы быть мужчиной.

— А я желаю, чтобы после смерти я снова возродился мужчиной, — говорю я. — Полноценным мужчиной.

Маттео криво улыбается.

— А я бы хотел возродиться собакой, — говорит он.

— В самом деле? — удивляюсь я. — А какой породы?

— Пожалуй, неаполитанский мастиф. Или ирландский волкодав.

— Когда-нибудь у тебя будут собаки, — говорит Ариэль. — Защитники. А пока что мои защитники — вы. Поэтому я поднимаю тост за тебя, мой Маттео.

На ее лице мелькает странное выражение. Я закрываю глаза и представляю ее личинкой, спящей внутри куколки. Окутанная темнотой, она набирается сил. Будь эта куколка прозрачной, я бы увидел, как она лежит внутри, свернувшись калачиком, и твердеет, закладывает фундамент крепости в своей душе; запуганная, дрожащая женщина, какой она была в Мерано, исчезает, капля за каплей вытесненная новой сущностью.

Но смотреть на это не так-то легко, верно? На то, чего желаешь, всегда трудно смотреть.

Это потому, что где-то глубоко внутри, в черноте, гложут мелкие червячки. Но моя милая с ними справится. Она сумела подружиться со всеми ползучими тварями тьмы, чтобы впоследствии завоевать их и подчинить своей воле. Вскоре куколка лопнет, и новая Белладонна выпорхнет, как бабочка, что вьется над кустами жимолости под кухонным окном.

И тогда вы снова захотите, чтобы вернулась прежняя, милая, тихая Ариэль. Когда узнаете всю правду.

На это требуется время? Что ж, тем хуже. Ее нельзя торопить; ни одно существо не появляется на свет без борьбы. Смотреть на это не менее утомительно, чем слушать болтовню избалованных богатых юнцов с соседних вилл, которые проматывают родительское наследство, покрывая золотом рулевые колеса своих машин, и целыми месяцами болтаются без дела в Сардинии.

Но уж кому бы говорить о деле, только не мне. Я превратился в изнеженного слизняка. Но, по крайней мере, у меня превосходный вкус. Меня обучает сам Леандро. Каждый день мы целыми часами беседуем о жизни, о любви, об искусстве, об истории, о том, какую макиавеллевскую хитрость нужно проявлять, чтобы править судовладельческой империей и всегда идти на один шаг впереди Ниархоса и Онассиса. Мы, конечно, говорим и о страдании, а иногда — об Ариэль. Он всегда называет ее Белладонной, поэтому мы с Маттео тоже привыкаем звать ее так. Она больше не Ариэль. Однажды я, правда, совершил глупую ошибку и назвал ее Беллой.

— Никогда не зови меня Беллой! — завизжала она.

— Почему? — Ее ярость застала меня врасплох.

— Потому что таково было мое прежнее имя, — прошипела она. — Изабелла. Маленькая жалкая Изабелла Ариэль Никерсон. Хрупкая нежная дурочка. Она исчезла с лица земли. Разве ты уже забыл?

— Нет, не забыл. Просто оговорка. Извини. Больше не буду.

— Изабелла мертва. Умерла много лет назад. А имя Ариэль действует мне на нервы. Ариэль — это звучит так приятно, так воздушно. Так угодливо. Оно мне тоже не нравится. Не желаю никому угождать.

— Ты ничего не имеешь против имени «Белладонна»? — осторожно спрашиваю я.

— Нет, когда это произносит Леандро, — бормочет она.

Не пытайся сбить меня со следа, дорогая моя. Я не раз замечал, как ты все чаще украдкой беседуешь с Катериной Мариани, поварихой и стрегой, чьи макароны столь же приятны на вкус, как и ее снадобья.

Но всему свое время.

* * *

Еще до того, как был произнесен этот новогодний тост, Белладонна начала чаще появляться в большом хозяйском доме, куда мы заходили по воскресеньям на традиционные завтраки с Леандро. Он сидит во главе огромного деревянного стола в обеденном зале, и мы болтаем о всякой приятной чепухе — о красоте садов, о видах на урожай. Леандро не заглядывал на нашу половину; месяц шел за месяцем, и Белладонна начала понемногу выходить из безопасного укрытия своей комнаты. Из моего сердца постепенно улетучивалась тревога.