стороны. Одарённые, в свою очередь, отношения с вами воспринимают тоже как эту же игру. Ну а теперь вопрос на засыпку. Из постулатов мастера Донга, что впечатлило тебя больше всего?

— Тот момент, где он сказал, что неодарённых не существует. Есть просто три типа неудачников: те, кто не встретил учителя; те, кто не нашёл свой путь либо те, кто просто замер на месте и не стал двигаться вперёд.

— Точно, — смайлик Алекса серьёзно кивает во внутреннем пространстве. — Теперь скажи, что будет, если этот момент широко растиражировать?

— Кто-то будет с пеной у рта доказывать, что это не так. Кто-то будет смеяться. Кто-то начнёт искать учителя. Если не найдёт — будет как я, корячиться сам какое-то время. Но потом учителя всё равно найдёт, если верить тому же Донгу.

— С последним бы не торопился, но в целом так… А теперь скажи мне. Возможен ли прогресс в любом из направлений ханьской искры, — он поднимает указательный палец в проекции, — без понимания этого момента?

— Нет. Тут даже думать не надо.

— А одарённым надо, чтоб каждый из так называемых солдат заимел в своём ранце тот самый пресловутый маршальский жезл?

— Нет. Я сейчас подумал… мы же на положении животных. Помнишь, ещё Хаас про горячую воду и туалет поясняла? В самом начале нашего с ней знакомства? — в этом месте меня осеняет и прорывает одновременно. — Из неодарённых, на нормальное место в жизни, без потолка роста, могут рассчитывать только врачи и…

— Тс-с-с! Не агитируй! Я сам за эту же мысль, — смеясь, перебивает меня сосед. — Это и есть мой тебе ответ. На чём зиждется элитарность положения одарённых?

— Лично мне кажется, что исключительно на замшелых традициях. Давно прошедших времён, — ворчу. — Когда, в плане выживания особи в природе, эта их искра имела принципиальное значение.

— Согласен. Лично мне сегодня иного тоже не представляется, — кивает смайлик Алекса. — Ну тогда логичен вопрос: а зачем одарённым нужны простаки, которые могут оспорить это самое их изначальное, физиологическое, закреплённое в вашей генетической памяти, право на элитарность? Так-то, они и не умнее вас, и не работоспособнее, и по всем другим показателям не сильно превосходят.

— Ну, о хань я б так не говорил, — не спешу соглашаться.

Алекс регулярно, с целью тренировки, допускает ложные утверждения либо делает погрешности в рассуждениях. Когда я, зевнув такой момент, ухожу в анализе не туда, он тычет меня носом в ошибку и искренне злорадствует. Его постулат: в нашем мире, я должен абсолютно всё пропускать через себя и критично оценивать каждую крупинку информации.

— Хань с их искрой, в отличие от большинства людей, имеет возможность физиологического усиления нужных параметров организма, в том числе мозга, — напоминаю.

— Бинго! — проекция Алекса хлопает в ладоши. — Ну и зачем вашим одарённым такая потенциальная бомба? В фундаменте их исторически сложившегося положения в обществе? Или можно сформулировать иначе. Нафига нынешней правящей столетиями элите нужна ваша сраная социальная конкуренция? За то положение в обществе и отношениях, которое принадлежит им уже много поколений? И принадлежит по одному лишь праву рождения?

— А ведь да… — до меня начинает доходить вся ситуация в объёме. — Я, кстати, недавно понял! В Корпусе, мой самый большой бонус от тебя и от ханьской искры — это совсем не кулак. Это именно что мозги… В жизни ведь наш антагонизм очень редко носит силовой характер с одарёнными, детские драки не в счёт! В основном, рулят противоречия экономического, социального, политического плана!

— А как же твой личный опыт в Корпусе? — ехидно пытается подловить меня сосед. — У тебя же чистейшей воды регулярные силовые антагонизмы с одарёнными? — он невежливо хихикает в этом месте.

— А это исключение дважды. Я изначально тут оказался благодаря целой сумме случайностей. Но я это не сразу понял, — спохватываюсь. — Дошло только тут. Понимаешь, ну не может человек бить морды, как и получать по морде, вечно! Рано или поздно, этот период жизни же окончится! И тогда в нашей социальной конкуренции, как ты говоришь, рулить будет не тот, у кого кулак толще. А тот, у кого совсем иная сумма знаний.

Меня почему-то захватывает необъяснимо хорошее настроение в этом месте. Как будто понял что-то очень важное для себя.

Алекс это, видимо, сходу определяет, потому что моментально начинает ворчать:

— Эй, полегче! Хватит радоваться! Я тебе дофамин прикрутил, эйфория сейчас неуместна!

— Точно, — вздыхаю, поскольку он тут же исполняет задуманное.

И мой состав крови меняется. Эйфория тоже куда-то испаряется.

— Хаас — революционерка по местным меркам. — Начинает монотонно перечислять Алекс, выставив в общее пространство руку с загибающимися пальцами. — Вопрос ещё, насколько она будет идти до конца в отношениях с тобой, за счёт конфликта с остальными из своего круга… Второе. До меня тоже только сейчас дошло. Ответь мне ты на вопрос, как местный. Если ты, в рамках пребывания тут, на примерах типа дуэли и Виктора, регулярно будешь демонстрировать: простак против одарённых катит… Что будет дальше? С точки зрения социальной конкуренции?

— Другие могут подумать, что это начало нового социального явления. — Меня прошибает холодный пот. — Ничего себе…

— Я тоже хорош. Старый дурак… — с похоронными интонациями посыпает голову пеплом сосед. — Я чего-то так увлёкся нашей раскачкой и нашим планом из Квадрата, что занимался только твоим телом. Я тебе, кстати, поэтому выработку дофамина сейчас и снизил принудительно… Не мне же одному волосы на себе рвать…

— Ладно. — Говорю после половины минуты глубокого дыхания по мастеру Донгу. — Кажется, настала моя пора тебя поддерживать.

— Видимо, да. — Сосед не спорит и отвечает коротко.

Что обычно свидетельствует о его нешуточном душевном смятении.

— Не скажу ничего нового. У Фархата на этот счёт есть универсальная формула: давайте просто жить дальше.

— Да-а-а, — вздыхает Алекс. — Фархат — ещё тот человечище, — добавляет он невпопад.

* * *

Четвёрка здоровяков, рысящих к нам и оглядывающихся при этом по сторонам, прибывает как нельзя вовремя.

Смена обстановки вырывает нас с Алексом из состояния синхронизированной меланхолии.

Для начала, Анна о чём-то эмоционально говорит с ними на родном языке, после чего они, благодарно кивнув Фельзенштейну, принимают под белы руки арбитра.

— Поехали? — Хаас напряжённо и вопросительно смотрит