— И что же ты хочешь?

— Смерти Михаилу и Григорию. Никто из них не достоин править Славией. Я и вовсе считаю, что Володарская династия изжила себя. После Всеволода Несущего свет ни одного достойного правителя не вышло из этого рода.

— Опасные вещи говоришь, Инесс, — очень серьезно произнес я. — Ты предлагаешь мне предать родину и императора.

— И что? — с вызовом произнесла она. — Выдашь меня? И Славию я не предлагала тебе предавать. Империю я люблю, может даже побольше твоего! Но император не есть сама империя. Это вам в ваших чертовых академиях и школах для аристократов вдалбливают в головы весь этот бред про честь, преданность, что император неотделим от империи. Но, поверь мне, Ярослав, я живу уже не первый век и многое видела — Михаил худший из правителей, он нас погубит. Славии давно нужны перемены. Нам всем нужны перемены. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы предречь мятежи в скором времени и войны. Уже чего стоят одни только чернокнижники. А ведь это только начало.

Я отстранился от нее:

— Твои слова заставляют меня думать, что ты с чернокнижниками заодно, — настороженно произнес я.

— С чернокнижниками — нет, — фыркнула Инесс, перевернулась на живот, начала качать ногами туда-сюда. — Их идея — уничтожить императорскую семью, мне, конечно, по нраву. Но, с призывом темного божества погибнут и другие, ни в чем неповинные люди. Да и сами чернокнижники — враги. Их прислали сюда метрополийцы.

От удивления у меня вверх поползли брови. Я ведь всегда считал, да и сам император был уверен, как и все в Славии, что чернокнижники — это внутренняя проблема.

— Ты это выпытала у того парня, которого вы забрали? — спросил я. — Император в курсе?

— Нет, не в курсе, — вздохнула она, потом посмотрела на меня со всей серьезностью: — И он не узнает, Ярослав. Ты ведь понимаешь, что будет, если император узнает об этом сейчас?

— Объявит войну Метрополии, — мрачно произнес я.

Повисла пауза, я смотрел на Инесс и, казалось, видел ее впервые. Нет, я всегда подозревал, что в ней есть этот протестный дух, но, чтобы настолько — не мог даже и предположить.

— Зачем ты мне все это рассказала? — прервав молчание, спросил я. — Ты ведь слишком рискуешь. Я же сказал, что в любой миг ты можешь все забыть, но я ведь не забуду.

— Я тоже попробую не забыть, — в голосе Инесс скользнула печаль, она задумчиво уставилась перед собой.

— Думаешь, я пойду на предательство? На убийство императора? — разозлился я. — Да, черт возьми, как я вообще могу тебе помочь в этом? На императора уже покушались шесть раз — и все, кто предпринял подобные попытки, давно мертвы! Ты думаешь, я пойду на это, только из-за того, что ты мне выделишь своих людей для спасения родителей?

— Нет, не думаю, — с хладнокровным спокойствием ответила Инесс. — Я уверена, что могу тебе доверять. И я не ошибаюсь в таких вещах. В начале ты пытался контролировать пульс и эмоции — может это бы и сработало с молодыми вурдами, но не со мной. Я вижу тебя как на ладони, княжич. А все что я тебе сказала, пусть ты и не можешь сразу принять и осознать, так как тебе всю жизнь забивали голову этим мусором, но я уверена, ты попробуешь взглянуть на ситуацию иначе. Я вижу, что ты и сам едва ли испытываешь к императору то, что пытаешься изобразить. Сейчас ты беспомощен — я знаю, что тебе нужен союзник, друг и соратник. И прекрасно понимаю, что ты мне и половину не рассказал того, что произойдет. Но у нас есть время, у нас его много, Ярослав.

Инесс резко замолчала и начала одеваться, натянула трусики, затем накинула рубашку и продолжила:

— Пусть, как ты говоришь, я все и забуду. Но интерес к тебе у меня не исчезнет, он ведь был и до того, как я узнала твой секрет. А значит мы снова вернемся к этому разговору. И возможно, — Инесс сделала многозначительную паузу, — к тому времени ты будешь думать совсем иначе и тогда сам попросишь меня о помощи.

Инесс закончила одеваться, накинула плащ, посмотрела в окно, небо уже посерело и вот-вот затеплиться рассвет. Графиня собиралась уйти, но я ее остановил:

— Инесс.

Она оглянулась, вопросительно посмотрела.

— Перестань следить за нами, это чревато, — сказал я. — Если император узнает, что ты следишь за нами и что-то вынюхиваешь, у тебя будут большие проблемы.

— Если я сумею оставить воспоминания, я с тобой свяжусь, — проигнорировала мое предупреждение Инесс. — До встречи, Ярослав.

Еще какое-то время она, замерев, прислушивалась, очевидно проверяя, все ли в доме еще спят. А после, тихо щелкнув щеколдой, шустро выскользнула из комнаты. И только и осталось после нее, что еще витающий в комнате аромат сирени и мяты.

Две недели пролетели в суете. Точнее, для меня это были спокойные, размеренные будни, насыщенные тренировками и размышлениями, но вот вокруг началась настоящая суматоха.

В первую неделю нас посетила чародейская комиссия с обязательным обыском. Комиссию возглавляла темная ведьма Зарина Дробус, она с особой дотошностью осматривала поместье, а особенно потайную комнату, к которой отцу пришлось на время открыть доступ. К счастью, отец успел избавиться от нелегальной мертвой ойрой и проверку мы прошли.

Отец с Олегом с особым рвением взялись за дела и все вокруг закипело. В Вороновом Гнезде то и дело появлялись представители императора, сновали туда-сюда с бумагами. Постоянным гостем у нас теперь стал князь Евсей Евсеевич Зиновьев — доверенное лицо императора, которому вверили заниматься всей государственной документацией по нашему источнику, а также помощью с подготовкой добычи мертвой ойры.

Зиновьев выходил из сильного чародейского восточного рода Зиновичей и половину жизни служил на государственной должности в Министерстве чародейских ресурсов. Особых высот на этом поприще он не достиг, после перешел на службу непосредственно к самому Михаилу Алексеевичу, возглавив Секретариат по особым поручениям. И видимо, поручения, которые он исполнял были действительно невероятно особыми, так как его оклад, судя по слухам, в разы превышал оклады министров.

Евсей Евсеевич был человеком средних лет, высоким, с грубым квадратным лицом, широким ртом и носом. Его лицо было всегда безэмоцианально и, казалось, он совсем не умеет ни то что веселиться, а даже улыбаться. Зиновьев всегда был гладковыбрит, идеально выглажен, причесан — весь такой правильный и собранный. От начищенных до блеска туфлей до беспристрастного, рассудительного взгляда он создавал впечатление человека крайне делового.

В происходящие дела отец меня не посвящал и во время разговоров с Зиновьевым всегда запирался в кабинете. А стоило мне спросить что-нибудь о источнике и делах, как отец меня или игнорировал, или делал такое суровое лицо, что желание что-либо спрашивать сразу же пропадало.

Почему он так вел себя, догадаться несложно: вероятно эта была неозвученная часть наказания, а может он попросту все еще злился. Но скорее всего — отец считал, что это не моего ума дело и подпускать меня к делам больше не стоит, чтобы я вновь что-нибудь эдакое не выкинул.