С условием: покупать все книги, которые он попросит.

Так Аби Варбургу удалось создать потрясающий книжный фонд

И разработать свою теорию расстановки книг,

В частности принцип добрососедства:

Книгу, которую вы искали, не обязательно нужно читать.

Лучше взглянуть на ту, что стоит с нею рядом.

Часами ходил он в экстазе, счастливый, меж книжными полками.

На грани безумия, он говорил даже с бабочками.

Впрочем, его не раз помещали в лечебницы,

И тогда он взывал к врачам,

Пытаясь им доказать, что совершенно здоров:

Если я это вам докажу, отпустите меня на волю!

Он умер в двадцать девятом году, но дело его не пропало,

Его продолжили ученики, и в частности Эрнст Кассирер[8].

Предчувствуя катастрофу, они спасли эту библиотеку,

Переправив ее, в тридцать третьем году, из Германии в Лондон.

Даже книги и те спасались от злобы нацистов.

Она там находится и поныне, на Уобёрн-сквер.

Я часто ее посещал.

В июле 2004-го я получил стипендию для литературной поездки.

Такие поездки называются Миссией Стендаля.

Мне хотелось увидеть Гамбург, побывать в родном доме Варбурга

И написать о нем книгу.

Но сперва я решил сопоставить сумбур моих мыслей с реальностью,

Ибо я непрестанно думал о нем,

О его личности и эпохе, об истории ссыльной библиотеки.

Я поехал, твердо надеясь, что меня посетит озарение.

Увы, ничего такого.

На что же я уповал, в самом деле?

Я ведь даже не знал, чтό намерен искать.

Все больше и больше меня привлекала Германия.

Я был зачарован ее языком,

Слушал lieder на дисках Кэтлин Ферриер[9].

Герои многих моих романов говорят по-немецки,

А некоторые героини преподают этот язык, переводят с него.

Я плыл по волнам этой зыбкой, зовущей туда интуиции.

В Германии жили все любимые мною художники,

Не говоря уже о дизайнерах.

Я никогда не испытывал особого интереса к мебели,

А тут буквально влюбился в столы стиля Bauhaus.

Я ходил в магазин «Conran Shop» лишь затем,

чтоб на них посмотреть,

Выдвигал ящики, примеряя к себе, как другие меряют обувь.

В Берлине я начал любить Берлин.

Часами сидел в кафе на Савиньиплац,

Листал альбомы живописи в магазинах того же квартала.

Мне сказали: твое увлечение нынче в моде.

Это правда: все обожали Берлин.

Все, кто меня окружал, хотели бы жить в Берлине.

Но я вовсе не чувствовал себя «модным», —

Скорее уж старым и устаревшим.

А потом однажды, по чистой случайности,

Я открыл для себя картины Шарлотты,

Знать не зная, чтό мне предстоит увидеть.

Как-то раз я обедал с приятельницей, музейным работником,

И она мне сказала: ты должен прийти к нам на выставку.

Вот и все, что она мне тогда сказала,

Хотя, может быть, и добавила: наверно, тебе понравится,

Но в последнем я не уверен.

Ничто не предвещало дальнейшего.

Она привела меня в зал музея,

И тут это произошло.

Я понял: вот то, что я долго искал,

Вот нежданный предмет моих смутных пристрастий.

Беспорядочный поиск привел меня в нужное место.

С той минуты, как я открыл «Жизнь? Или Театр?»,

Мне стало понятно: здесь сошлось все, что я так любил

И что волновало меня все эти долгие годы, —

Варбург и живопись,

Немецкая литература,

Музыка и фантазия,

Отчаянье и безумие.

Все было здесь, в этой книге,

В этом взрыве насыщенных красок.

Ощущение близости с чем-то неведомым

И странное чувство, что ты здесь когда-то бывал.

Все это жило на картинах Шарлотты,

И все, что я видел, я словно давно уже знал.

Подруга, стоявшая рядом, спросила:

Ну как, тебе нравится?

Я даже не смог ей ответить,

Волненье сдавило мне горло.

Наверное, ей показалось, что мне это неинтересно,

Тогда как…

Не знаю…

Я просто бессилен был выразить то, что меня потрясло.

Недавно мне попался рассказ Джонатана Сафрана Фоера.

Я почти не знаком с работами этого автора,

Но питаю к нему какое-то глупое расположение:

Еще бы, ведь мы с ним соседи по книжной полке.

Каждый находит друзей где может.

Это другой вариант теории добрососедства.

Он пишет, как был потрясен, открыв для себя Шарлотту.

Это случилось в одном амстердамском музее,

Он тоже увидел ее совершенно случайно.

В тот день ему предстояла важнейшая встреча,

Но, стоя перед картинами, он начисто все забыл.

Я и сам покинул музей в шоковом состоянии.

Все окружающее вдруг потеряло значение.

Это крайне редкое чувство – быть всецело плененным,

Ощутить себя оккупированной страной.

И с течением дней это чувство не угасало.

Годы шли, я пробовал делать записи,

Неотрывно исследовал творчество этой художницы,

Цитировал, упоминал Шарлотту во многих своих романах,

Пытался начать эту книгу бессчетное множество раз.

Но как это осуществить?

И должен ли я в ней присутствовать?

И нужно ли делать из этой жизни роман?