А дедушка тешился видом античных шедевров,

Кои внушали ему неоправданный оптимизм:

Европа не ввергнет себя в новую страшную бойню! —

Так возглашал он, стоя среди развалин.

Величие древних цивилизаций ему придавало уверенности.

Теории он подкреплял беспорядочной жестикуляцией.

Бабушка преданной тенью ходила за ним по пятам.

Вид этой нелепой четы вызывал у внучки улыбку:

До чего ж они оба стары!

Дед щеголяет длинной белой, как у апостолов, бородой,

И ходит он, опираясь на трость, хотя вполне еще крепок.

А бабушка все худеет, вконец отощала.

Как она держится на ногах, ведомо лишь ей одной.

Старики неустанно прочесывали галереи.

Шарлотта совсем обессилела от этой упорной ходьбы,

Но тщетно молила их сделать короткий привал:

Они вознамерились всё рассмотреть в каждом зале.

Шарлотта считала, что эта неутолимая жажда бессмысленна;

Разве не лучше плениться одним, но прекрасным шедевром

И на нем – лишь на нем – сосредоточить вниманье?

Разве не лучше понять совершенство отдельной картины,

Чем вертеть головой направо-налево, так что рябит в глазах?

Ей хотелось остановиться, подумать

И перестать разыскивать то, чего все равно не найдешь.

Как тяжело возвращаться в Германию!

После этого лета в мире чудес атмосфера насилия их ужаснула.

Но это реальность, и нужно смотреть ей в лицо.

Старики решили покинуть страну.

Они понимали, что больше сюда не вернутся,

Что их добровольная ссылка станет бессрочной.

Когда-то в Испании они завязали знакомство с Оттилией Мур,

Американкой немецкого происхождения.

Недавно она овдовела, ей досталось большое наследство,

В том числе и усадьба немалых размеров неподалеку от Ниццы.

Там получали приют все, кто бежал от репрессий, особенно дети.

Приезжая в Берлин, Оттилия видела, что там творится,

И предложила чете Грюнвальд поселиться в ее имении,

На неограниченный срок, подчеркнула она.

Оттилия очень ценила их юмор, их эрудицию.

В ее доме они избегнут неминуемой катастрофы.

После долгих раздумий они согласились.

Усадьба в Вильфранш-сюр-Мер и вправду райское место,

Великолепный сад, экзотические растения,

Кипарисы, пальмы и оливы.

Оттилия жизнерадостна и улыбчива,

Правда несколько экспансивна.

А Шарлотта осталась в Берлине с мачехой и отцом.

Вернулась в школу, где терпела непрерывные унижения,

А потом появился новый закон, запретивший евреям учиться,

И за год до окончания школы ее вынудили уйти.

И она ушла, забрав свой дневник с пометкой:

Поведение – безупречное.

Теперь Шарлотта с Паулой жили практически взаперти,

Не очень-то дружно, больше не понимая друг друга.

Девушка вымещала на мачехе горечь отверженности:

Ведь Паула единственная, на кого можно было кричать.

Но порой между ними царило согласье.

Они говорили о будущем.

Шарлотта буквально бредила рисованием,

мечтала стать художницей.

Иногда прохаживалась перед зданием Академии,

Глядя на студентов с папками для рисунков.

Но потом поднимала голову:

Над зданием развевался огромный нацистский флаг.

Отец убеждал Шарлотту, что ей не попасть в Академию:

Еврейская квота ничтожна, из сотни зачислят дай бог одного.

Он советовал ей записаться в Школу дизайна —

Там пока еще терпят семитов.

Как-никак дизайн – это тоже искусство.

Она станет художником по костюмам.

И Шарлотта нехотя согласилась.

Все равно невозможно сейчас планировать жизнь.

В Школе дизайна Шарлотта училась ровно один день.

Разочарованная, она поняла, что с этим ей не по пути:

Ее призвание – живопись.

И верно, первые же ее картины говорят о ярком таланте.

Альберт решил оплачивать дочери частные занятия.

Он был убежден, что главное в жизни – хорошее образование.

Это залог удачного будущего.

Но занятия оказались нудными и бесполезными.

Ее наставница уверяла, что живопись умерла в семнадцатом веке.

Эта женщина, в своем вечном блеклом костюме,

В очках с толстенными линзами, напоминала унылую жабу.

Шарлотта силилась скрупулезно выполнять ее указания —

Ведь отец пожертвовал очень многим, чтобы платить за уроки.

Но до чего же ей было скучно на этих занятиях!

Однажды «жаба» велела Шарлотте нарисовать кактус

И раз за разом бесстрастно стирала ее рисунок:

Число колючек, видите ли, отражено неточно!

Но ведь это не живопись, а фотография.

Шарлотта целыми днями трудилась над натюрмортами,

Анализируя это понятие мертвой натуры[7],

Мертвой, как я сама, думала девушка.

Шарлотте трудно выразить все, что она ощущает,

Однако ее мастерство прогрессирует с каждой картиной.

Она выбрала путь между старым академизмом и современностью,

Безмерно восхищена Ван Гогом, открыла для себя Шагала,

Боготворит Эмиля Нольде, прочитав его знаменитую фразу:

Я люблю те картины, которые словно сами себя написали.

А ведь есть еще Мунк, и Кокошка, и Бекман.

Живопись захватила Шарлотту, она забыла обо всем остальном.

Чего бы это ни стоило, ей нужно поступить в Академию.

И Шарлотта готовилась к конкурсу так одержимо,