Мягко в его исполнении звучит как урчание огромного тигра, который валяет между своих безжалостных лап кусок мяса перед тем, как сожрать.

Не обидит? Как же...

Я в безвыходной ситуации. Что же мне делать?! Признаться, как он и предлагает? Спасти себя ценой свободы и жизни сестры?!

— Вылезай.

Отрицательно машу головой.

— Тебе все равно придется вылезти. Врач приехал, нужно взять кровь на анализы.

— Для теста ДНК?

— Да.

— Я сдавала на этот тест слюну и волосы. Зачем вам моя кровь?

— Предполагаю, что ты сейчас не в себе!  

— На что это вы намекаете?! Я не сумасшедшая и хорошо себя чувствую!

Какой он наглый, грубый хам! В пещере родился, вырос в криминальных джунглях! Ни этики, ни воспитания! Привык жить в мире опасности и продажных отношений.

— Глупая, ты можешь даже не знать, что тебя опоили снотворным. Подсыпали тайком…  — хмыкает. — Хочешь или нет, но я это проверю. Вылезай, — поднимается. — Сама вылезай, мышонок, или я тебя за ноги вытащу.

Перспектива быть вытащенной за ноги совсем не радует! Я начинаю пятиться назад и внезапно задеваю задом выступ на кровати. Попа не проходит! Я не могла так быстро растолстеть! Скорее, от паники я распласталась, словно хомячок, и прошмыгнула в крошечную щель, но теперь не могу вылезти.

— Чего так долго возишься?!

— Я застряла, — говорю, тяжело дыша. — Не могу вылезти.

— Вперед попробуй, — советует Багратов.

— Не могу! — начинаю паниковать.

Внезапно начинает казаться, что кровать рухнет на меня сверху и раздавит. В лепешку! Мокрого места не останется!

— Я навсегда тут застряла! Мне нечем дышать!

— Хватит ломать комедию!

Внезапно кровать поднимается надо мной, как по волшебству.

— Вылезай! — повторяет Багратов.

Оказывается, это он приподнял массивную кровать одной рукой. Ручищей, если быть точной.

— Твоя пижама зацепилась за щепку, поэтому ты не могла вылезти.

Выбора нет. Теперь точно придется предстать перед грозным взглядом мужчины. Я вылезаю из-под кровати, но не спешу подниматься с пола, сижу, прижав колени к груди. Багратов возвышается надо мной, как исполин, загораживая собой верхний свет. Внезапно он присаживается на корточки и цепляет меня за плечо.

— Давай дружить, мышонок. Сейчас ты сдашь кровь и слюну на анализ, а потом, как хорошая девочка, расскажешь мне чистосердечно обо всем, что произошло. По-настоящему. Мне нет резона тебя прессовать. Отпущу сразу же, как только узнаю всю правду.

Он говорит мягко, но я чувствую, что он едва сдерживается. Держит меня за плечо осторожно. Однако может сдавить так, что косточки хрустнут.

В Багратове чувствуется напряжение, от которого даже воздух гудит. Должно быть, у него огромная сила воли, если после вспышки злости он может разговаривать таким спокойным тоном. 

Раздумываю над его словами. Я уже понимаю, что ситуация — полный швах. Все зашло слишком далеко! Мосты сожжены.

Если я ему расскажу, не поверит! Посчитает, что я его за нос завожу. К тому же я не могу предать свою сестру…

Бросаю осторожный взгляд на суровое лицо Багратова. Мне кажется, ему незнакомы родственные чувства и тревога за близких. Он выглядит, как человек, без родины и флага. Он презирает правила, живет без ориентиров, всегда себе на уме. Может припугнуть до смерти, а может начать шептать на ухо жаркие непристойности. Через жалкий миг может встряхнуть и вогнать под кожу ледяные иголки страха.

Признаться ему?! Нет-нет, только не это!

— Дружить не получится, — вздыхаю.

— Это почему же?

С интересом смотрит на мое лицо.

— Все говорят, что дружбы между мужчиной и женщиной не существует.

Багратов протягивает ладонь и гладит меня по голове, игриво ущипнул за щеку со словами:

— Ты просто глупышка, которую используют втемную, навесив лапши на твои наивные ушки!

Он смотрит на меня с жалостью. Где-то внутри начинает ныть болезненно. В груди печет. В горле собирается ком. Ясно, что теперь я — сама по себе. План прост и понятен. Осмотреться, найти лазейку и сбежать…

Багратов приподнимает мой подбородок двумя пальцами:

— Даю последний шанс, мышонок. Тебе нужно сознаться во всем по-хорошему, рассказать детали. Потом я тебя отпущу и не с пустыми руками. Помогу устроиться в этой жизни на первое время.

— Даже так? — шепчу, опустив вниз ресницы.

Невозможно смотреть в глаза самого дьявола. Или он не так уж плох?! Другой бы даже не церемонился. В фильмах ублюдки всегда сразу пускают в роль кулаки или кое-что похуже. Однако Багратов со мной осторожничает.

— Я вижу тебя насквозь. Ты кое-что скрываешь. Но в то же время чувствую, что тебя используют. Даю тебе шанс выпутаться из этой помойной ямы прямо сейчас. Зачем тебе эти интриги и скандалы? — спрашивает Багратов.

— Может быть, мне все это нравится?

— Не смеши, — качает головой. — Знаешь, кто первый страдает в месиве? Маленькие, серые домашние мышки. Им не хватает ни цепкости ума, ни изворотливости, ни жестокости крыс, которые бегут, едва запахнет опасностью. Как твоя сестра Ксана, — фыркает. — Ну же, открой свой ротик и скажи мне все, что знаешь. Я тебя отпущу и позабочусь о достойной жизни. Бедствовать не будешь.

— Слишком хорошо звучит. Слишком щедро. Зачем вам это?

— Сомневаешься в моих обещаниях?

— С чего мне вам верить?

— Слово Багратова тверже гранита. Спроси у любого. Я не бросаю слова на ветер. Всегда сдерживаю обещания, — выдерживает весомую паузу, делая акцент. — Всегда, Мышонок. Ты в эпицентре урагана, а я тебе предлагаю выход. Хватайся за этот роскошный шанс и иди прочь с миром. Будешь жить спокойно, как привыкла. Поверь, ни к чему страдать за тех, кому на тебя насрать.

— Я не буду страдать.

— Сейчас мы с тобой обсуждаем решение полюбовно. Станешь упрямиться, сценарий будет другой. Придется пролить много слез. Даю тебе минуту на размышление, — переводит взгляд на свои часы и засекает минуту.

Он не отрывает взгляд от секундной стрелки. Я чувствую, как быстро утекают отмеренные мне шестьдесят секунд, как проваливается в никуда время, словно жидкое масло сквозь пальцы.

Даже подумать ни о чем не успеваю. В мыслях пустота. Я смотрю на длинные, черные ресницы Багратова и его темноволосую макушку, волосы даже на вид кажутся жесткими. Хочется запустить в них пальцы…

— Время вышло.

Багратов поднимает лицо.

— Что ты решила?