Я поместила машину на стоянку, определилась с подъездами и стала подниматься на четвертый этаж. Пешком, так как лифт не работал, что меня совсем не удивило. Добравшись до указанного этажа, я отыскала нужную дверь и застыла перед ней. Последняя представляла собой жалкое подобие двери. Это была деревянная конструкция с перекладинами, некоторые доски которой держались на остатках гвоздей и едва не выпадали вовсе. О звонке тут речи даже и не шло.

Боясь, что от моего стука последние доски вывалятся из основы, я как могла тихо ударила по косяку. В ответ тут же раздалось:

— Сейчас, Степановна, погоди чуток.

«Похоже, меня приняли за кого-то другого», — догадалась я и стала ждать, когда все же увижу Матрусова, если это его голос раздался из квартиры.

Вскоре дверь распахнулась, и я увидела пожилого мужчину с поседевшими висками, довольно высокого роста, но при этом чересчур худощавого, отчего он казался похожим на оглоблю. Внешность его была сравнительно неброской: крупный нос с горбинкой, некогда красивые темные глаза под густыми бровями, четкие губы и волевой подбородок. В годы молодости этот субъект должен был быть весьма симпатичным пареньком, способным покорить не одно женское сердце. Но время, как известно, берет свое. Теперь в его пятьдесят с небольшим обо всем этом осталось лишь воспоминание.

Осмотрев меня с ног до головы, хозяин квартиры неловко кашлянул и сказал:

— А я думал, это Степановна. В кино зовет.

Потом, видно, понял, что оправдываться ему вовсе ни к чему, и спросил:

— А вы кто? Если из ЖКО, то я все долги оплатил. Еще в прошлом месяце.

— Нет, нет, я не из ЖКО, — успокоила я его. — Я из милиции, хотела задать вам несколько вопросов.

— Из милиции? — очень удивился мужчина. — Поговорить со мной?

— Ну да, если вы, конечно, Александр Романович Матрусов, — вспомнив, что еще пока не идентифицировала клиента компании «Сельхозтранс», добавила я.

— Матрусов, — кивком подтвердил мои слова мужчина. — Только я все равно не понимаю, что милиции от меня надо. — Потом, явно что-то вспомнив, он махнул в воздухе рукой и сказал: — А, вы же, наверное, из паспортного стола. Как же я сразу не понял! Проходите.

Я не стала разубеждать мужчину в его ошибке и все же прошла в бедно обставленную крохотную квартирку Александра Романовича. Сев на предложенный мне в единственной комнате табурет, сразу спросила:

— Так, значит, к вам должны были прийти из паспортного стола?

— Ну да, по поводу утерянных документов, — стоя в дверях комнаты, словно был не у себя дома, с некоторой неловкостью произнес хозяин квартиры. — А вы что ж, значит, не оттуда?

— Нет, не оттуда, — призналась я. — Я на оперативной работе.

— Насчет кражи паспортов? — сразу переспросил мужчина.

— Ну, вроде того, — расплывчато ответила я и тут же задала главный, больше всего интересующий меня вопрос: — Расскажите, что случилось с вашим документом?

— Обычное дело, кража, — вздохнул Матрусов.

Затем прошел в комнату, сел на старый, покрытый затертым покрывалом диван. Последний в этой однокомнатной квартире, похоже, был самой любимой вещью, так как возле него стоял маленький столик с чайничком и парой бутербродов на тарелке. А на самом диване лежали газеты, подушка и грелка. Другие углы комнаты занимали пара табуретов, старый шифоньер, древний черно-белый телевизор на ножках и… большой рояль. Вот и вся роскошь.

— Украли… — повторила я, осматривая при этом комнату. — Где и когда?

— Ох, да ведь понятно где — в троллейбусе. Там вечно всякие лодыри шатаются и честных людей обирают. Сами работать, дармоеды, не желают, все бы им за чужой счет жить. Вот и у меня сумку разрезали, чтобы кошелек достать, а вместе с ним и паспорт вытащили. А я только-только новый получил. И ведь ладно бы только кошелек взяли, не жалко — двадцать рубликов в нем всего и было-то. Так ведь нет же, и документ прихватили. И зачем он им только понадобился?

«Сказала бы я тебе зачем, — подумала я и тут же осеклась: — А почему, собственно, не сказать? Я же ведь еще не знаю, правду говорит мне этот тип или врет. Вдруг он сам документ кому-нибудь отдал, надеясь за него хорошие деньги получить, новый-то не так сложно сделать. А как понял, по какому поводу я могла прийти, так сразу и прикинулся Иванушкой-дурачком. Проверю-ка я его получше».

— Да, не повезло вам с паспортом… — как бы демонстрируя, что мне до последнего дела нет, равнодушным тоном произнесла я. — Но тут я помочь ничем не могу. Я к вам совершенно по другому поводу.

— По другому? — Глаза хозяина квартиры заметно округлились. — Не понимаю.

— Сейчас поймете, — сказала я, а потом резко произнесла: — Как у вас дела с сельским хозяйством?

— С чем, с чем? — удивленно переспросил Матрусов.

— С сельским хозяйством. С участком земли, например, с работой на огороде… — начала было перечислять я, но Матрусов закивал головой, давая понять, что понял, чего именно от него хотят. Когда же я замолчала, произнес:

— Вы, наверное, имеете в виду дачу? Так есть у меня дачка. Далеко, правда, находится, полдня туда ехать надо. Потому и не сажаю на ней ничего. Когда был женат, сажал, но она сама там за всем следила. А сейчас я дачу забросил. Так вы хотите сказать, что разворовали там все? Ой, знал, сам знал, что растащат, так что тут уж моя вина. А вам и не стоило по такому пустяку ко мне идти.

«Кажется, этот дядька действительно ни о чем не догадывается. Или так умело прикидывается? На все вопросы у него есть ответы. Ну да была не была, попробуем последнюю попытку, более результативную. Запугивание называется».

Приготовившись нападать, я стала дожидаться, когда мужчина закончит разглагольствовать по поводу дачи, и, едва он смолк, произнесла:

— Вы обвиняетесь в нарушении закона.

После этих слов в комнате повисла гробовая тишина. Матрусов замер с тем же выражением, с каким сидел до того, и лишь вяло шевелил губами, не в силах ничего сказать. Потом подбородок у него затрясся, а сам он, то и дело сбиваясь, заговорил:

— Да как же это? Да за что же? Что я, бедный человек, сделал-то? Кому помешал, что меня оклеветали? Вот так, всю жизнь людям добро делаешь, а они тебя потом…

Чем больше Матрусов говорил, тем печальнее становился, выражение его лица менялось прямо на глазах. В конце концов из глаз его потекли крупные слезы, и мне почему-то сразу стало его жалко. Ведь, возможно, он и в самом деле ни в чем не повинен и знать не знает, каким образом использовался его паспорт, а я ради своих целей заставила его страдать. Так, все, нужно во всем нормально и спокойно разобраться.

Приняв такое решение, я коснулась рукой плеча мужчины и сказала:

— Обвинение действительно существует, но мы надеемся, что вы поможете нам его с вас снять и найти истинных виновных.