Произошел несчастный случай. Ужасный случай, но еще ужаснее было то, что Тибби по-свински обращалась с сестренкой. Тибби была ревнивой, завистливой и обижала Катрину, решив, что малыши не обижаются. Теперь-то Тибби поняла, что задеть малышей и обидеть их очень легко — легче, чем кого бы то ни было.

Если бы Тибби любила Катрину так, как малыш ка этого заслуживала, ничего бы не произошло. Если бы Тибби помогла Катрине забраться на яблоню, девочка успокоилась бы и не полезла из окна. Если бы Тибби постоянно не думала о Брайане и отвлеклась от своих мыслей о нем, чтобы помочь сестренке, все было бы хорошо.

Любовь — лучший дар. И хотя Катрина тысячу раз заслуживала любви, Тибби не сумела любить ее по-настоящему.

«Господи, я люблю ее. Я так ее люблю!» Тибби мечтала все исправить.

Зазвонил телефон, и Тибби бросилась к нему со всех ног. Это был папа. Тибби побежала с телефоном на кухню, чтобы Ники ничего слышал.

— Пап? — Ее всю трясло.

— Зайка, ей лучше. Врачи говорят, она скоро поправится.

Тибби расплакалась. Она всхлипывала, и дрожала, и глотала слезы, и папа тоже плакал на другом конце провода.

— Можно я приду?

— Ей еще делают рентген. Самое плохое, что она повредила череп и сломала запястье и ключицу. Пожалуйста, побудь пока с Ники и приходи к шести в больницу, хорошо?

— Хорошо. Но я… я так хочу ее поскорее увидеть, папа, — с трудом произнесла Тибби сквозь слезы.

— Я знаю, детка. Скоро увидишь.

— Тиб, это я, Карма. Мы весь день с ума сходим, Денни тебе пять раз звонила! Так здорово, что у малышки К все хорошо. Я о тебе думаю. Пожалуйста, позвони, как сможешь. Я тебя люблю. — Би-и-ип.

— Тибби! Это Би! Господи, Лена рассказала мне о Катрине. Я до сих пор дрожу от страха. Она очень быстро поправится, знай. Позвони! Люблю. — Би-и-ип.

— Тиб, прости, что столько раз звонила. Это Ленни. Я так и думала, что все будет хорошо. Можно мне прийти завтра? Держись там. Мы тебя любим. — Би-и-ип.

— И она была близко-близко, и я так хотела залезть! — дрожа от возбуждения, рассказывала Катрина, лежавшая на груде подушек. Она еще плохо соображала после наркоза, но все равно хотела поведать Тибби и Ники о своем приключении.

Тибби внимательно слушала и кивала, но сердце ее разрывалось от боли: у Катрины была широкими бинтами перевязана голова, а тело, руки и ноги покрывали многочисленные синяки.

Самое удивительное было в том, что Катрина этого не замечала.

— Но я не доставала до ветки… И тогда решила вылезти из окна. — Катрина опустила глаза. — Знаю, так нельзя, но я же почти совсем уже добралась. А потом, — она быстро взглянула на Ники, — я упала.

Ники с восхищением смотрел на сестру. Еще бы! Раньше она никогда не совершала ничего столь замечательного.

— На землю? — спросил он восторженно.

— Сначала я забралась на подоконник, — объяснила она. — А пальцы очень заболели. И я хотела залезть обратно.

Ники слушал, широко раскрыв глаза и не мигая.

— Я не смогла и прыгнула тогда на кусты.

— Ничего себе, — прошептал Ники.

— А они не очень мягкие, раз я сломала голову, — философски заключила Катрина.

— Катрина! — Тибби больше не могла все это слушать. Она отвернулась, чтобы не расплакаться. Потом прилегла на кровать, взяла в руки Катринины босые ножки и попыталась улыбнуться. — Малыш ка, ты знаешь, что ты очень смелая и сильная? — Она повернулась к Ники: — Ведь правда? — Тибби знала, что похвала из уст Ники для Катрины важнее всего.

— Да! — очень серьезно произнес Ники.

— Но пообещай, что больше никогда ничего такого делать не будешь.

— Обещаю. Я уже обещала маме и папе.

Тибби прижала маленькие ступни сестренки к своим щекам и закрыла глаза. Ее переполняли самые противоречивые чувства — облегчения, неясности, вины. Тибби глубоко вздохнула и сглотнула слезы.

— Брайан! — закричала Катрина, слишком громко и бодро для девочки, которая несколько часов назад упала из окна.

Тибби подняла глаза. Только этого не хватало.

Было видно, что Брайан очень переживает случившееся, но тем не менее он улыбнулся и осторожно обнял Катрину.

— Ну что же, Китти-Кэт, от тебя ничего не отвали лось. Так что выше нос.

— Я упала из Тиббиного окна! — радостно похвасталась Катрина.

Брайан искоса взглянул на Тибби, и в его взгляде читалось беспокойство.

— Я знаю.

Интересно, откуда он знает, подумала Тибби. И как это похоже на него — примчаться в больницу!

Тибби отпустила Катринины ножки и посмотрела на Брайана: он волновался не только за Катрину, но и за Тибби, хотел, чтобы она не чувствовала себя виноватой и обязанной ему. И еще хотел — Тибби так казалось — дать ей понять, что все, что произошло между ними, произошло на самом деле и он не отказывается от сказанных в тот вечер слов.

Тибби тоже кое-чего хотела. Совсем немногого: чтобы все было как раньше.

Кармен лежала на кровати и думала о Катрине, Тибби и о многом другом. Мама уже легла спать, хотя они поужинали всего час назад. Дэвида еще не было дома.

Дэвид адски много работал. Наблюдая за ним, Кармен поняла, что никогда в жизни не станет юристом. Раньше Дэвид каждый день ужинал дома, но в последний месяц возвращался не раньше одиннадцати и продолжал отвечать на бесконечные звонки по мобильному. Несколько раз он отправлялся на работу, как обычно, рано утром, а приходил только на следующее утро, принимал душ и опять уходил. Кармен всегда подозревала, что те, кто так много работают, просто не хотят находиться дома, но к Дэвиду это не относилось. Он страстно желал постоянно быть с Кристиной, и Кармен знала, как Дэвид переживает из-за каждого пропущенного ужина.

По словам Кристины, у Дэвида было «важное дело» — одна огромная компания объединялась с другой, — которое он хотел завершить до появления малыша. Поэтому и работал двадцать часов в день.

Кармен изучала потолок, испорченный выцветшими наклейками, которые она наклеила, когда ей было восемь лет. Следовало издать закон, запрещающий маленьким детям портить стены и потолки в своих комнатах, особенно всякими наклейками. Ну почему восьмилетняя Кармен не подумала о себе семнадцатилетней?

Потом Кармен вспомнила, что в четыре года запихнула в шкаф целую коллекцию прекрасных (теперь уже запылившихся) кукол. Потом подумала о том, как совсем малышкой поселилась в этой комнате, ну и следом, конечно, — о малышах вообще.

Кармен не просто хотела уехать в университет, а уехать так, чтобы после нее в доме и в сердцах ее близких осталось незаполненное пространство. Пустота, одним словом. Глупо, но это так. Она мечтала сойти с картины своей привычной жизни, зная, что ее место в раме никто не займет. По крайней мере, что она всегда сможет туда вернуться.