Когда Малыш снова слегка его коснулся, тот стащил с глаз платок, сорвал с головы круглую чёрную шляпу и со всей силы ударил ею бедного Малыша. И, конечно же, по нему попал, да так сильно! — и Малышу худо пришлось. Одно крылышко целиком осталось на шляпе, а сам Малыш упал в розовый куст и повис на шипе. Детям уже играть не хотелось. Они перестали и, как ни в чём не бывало, пошли домой. Но с Малышом было совсем худо. Он даже не шевелился.

И всё там висел, и висел, и ни мама ничего не знала, ни Яночка. Прошло довольно много времени и оказалось, что душа в нём ещё теплится, он чуть застонал, но очень тихо. Тут мимо как раз пролетал какой-то светлячок, и ему показалось, что будто кто-то стонет, он осмотрелся, посветил, и заметил нашего Малыша. Он висел на шипе, весь израненный, а целого правого крылышка у него не было. И совсем не шевелился.

Тот другой светлячок будил его, но Малыш всё никак. И снова будил, но он всё никак и никак. Прошло довольно много времени, и он опять слегка застонал.

Тогда первый светлячок позвал ещё одного, и тот мигом собрал с травы росу и брызнул Малышу в глаза. Но Малыш даже не шевельнулся. И тогда второй светлячок летал за росой ещё и ещё, и всё брызгал Малышу в глаза, пока Малыш их чуточку не приоткрыл и в упор не посмотрел на него.

— Светлячок, ты чей?

Но Малыш ничего.

— Светлячок, где ты живёшь?

Но Малыш опять ничего.

— Светлячок, ты живёшь за ручьём под можжевельником, правда?

И Малыш как будто чуть моргнул глазами, но тут же их опять закрыл, было ему совсем худо.

— Это он. Я так и думал, — сказал первый светлячок. — Когда я в первый раз полетел, то мне его папа показывал. С ним летели его папа и крёстный, который живёт недалеко от нас под дубом. И папа сказал, что этот маленький светлячок живёт под можжевельником, и потом однажды мне тот можжевельник показал.

И они решили, что его туда под можжевельник отнесут. Позвали ещё двух друзей, сделали маленькие носилочки, устлали их мягчайшим мхом — надергали его на груше у самой земли — и бедного Малыша на них положили.

Но Малыш ничего этого не знал. Они несли его медленно и осторожно. И уже были за ручьём, у самого можжевельника, а тут им кто-то идёт навстречу, была это мама Малыша. Шла на поляну за росой с кувшином в руках. Она сразу же испугалась, хотя ещё не знала, что случилось!

— У вас живёт маленький светлячок? — спросили её светлячки.

— Живёт, конечно! Как не жить!

— Тогда идите взглянуть!

— О, Боже мой! Что случилось? — воскликнула мама и пошла смотреть.

Но ещё не подошла к нему, а уже всё увидела, и вскрикнула, и упала на землю, и была словно мёртвая.

Тогда светлячки сначала занесли Малыша в домик и положили на постель, а потом привели маму. Она тем временем пришла в себя, но не могла ни слова вымолвить. А потом как заплачет навзрыд!

— Ох, наверное, он всё-таки не слушался, ох, наверное, он всё-таки не слушался! — и просила светлячков, чтобы они слетали под дуб за крёстной и Голубкой.

Они обещали и прямиком полетели под дуб. Но в домик войти не смогли. Обе они были где-то в глубине двора. И так стучали в двери, что Голубка прибежала открыть.

— Кто там так стучит?

— Я.

— Кто же это?

— Это я, светлячок из валежника, туг недалеко от вас. Мне надо вам кое-что сказать.

Тогда Голубка ему открыла, а тем временем подошла крёстная.

— Вам бы надо поскорее идти под можжевельник. С Малышом плохо.

Как только крёстная это услышала, мигом побежала под можжевельник.

А навстречу им заламывала руки мама:

— Ох, наверное, он всё-таки не слушался, ох, наверное, он всё-таки не слушался!

И они поспешили в комнату, где на постели лежал весь израненный Малыш. Целого правого крылышка не было, а сам он не мог даже пошевелиться. Туг у них троих потекли слезы, и они плакали, заламывали руки и опять плакали, но Малыш об этом даже не знал и вообще не шевелился.

И пока они так голосили, кто-то торопился к домику под можжевельник. Это была Яночка. Никто ей ничего не сказал, но она словно почувствовала и даже захватила с собой две бутылочки, одну с маслом, а другую с вином. Те же ей навстречу заламывали руки, а мама только причитала.

— Ох, наверное, он всё-таки не слушался, ох, наверное, он всё-таки не слушался!

Яночка поспешила в комнату, где на постели лежал весь израненный Малыш. Целого правого крылышка не было, и сам даже не шевелился. Из глаз у Яночки катились слёзы как горошины, но рук она не заламывала.

— Что же вы Малыша так и бросите, и ничего делать не будете? Скорей, Голубка, набери росы в кувшин, мигом!

И Голубка хотела мигом набрать, но никак не могла найти кувшин, всё не могла и не могла. Пока мама вдруг не вспомнила:

— Беги скорее, девочка, я его на поляне оставила.

И Голубка скорее побежала, набрала росы в кувшин, а Яночка на Малыша ею брызгала и плескала.

Но Малыш всё не шевелился, и Яночка уже начинала бояться, и опять слёзы как горошины посыпались у неё из глаз. И ещё брызгала, а вином бедного Малыша омывала. И когда она его так омывала, Малыш приоткрыл глаза и в упор на неё посмотрел. Ах, как же она обрадовалась, и все обрадовались.

Но Малыш ни слова не сказал и опять у них на руках терял сознание. И тогда Яночка его опять стала омывать. Потом взяла вторую бутылочку и полила ему раны маслом.[18] И когда она так раны смазывала, вдруг прилетел папа с крёстным.

Солнце ещё не всходило, но кто-то им сказал, что с Малышом случилось несчастье, и бедный папа не знал, куда себя деть. Он плакал и жаловался, и снова плакал, упрекал себя за то, что не должен был оставлять Малыша одного. Крёстный его утешал, мол, светлячки же сами по себе летают, и они тоже никогда ни с кем не летали. Но всё равно бросили всё и быстрее полетели домой.

А тут такое горе! Мама снова плакала, крёстная плакала, Голубка плакала, папа плакал, и крёстный тоже плакал — только Яночка не плакала, а растирала маслом всего Малыша. Малыш же ничего этого не знал, но уже не был как мёртвый, а как будто спал.

И Малыш всё спал, а мама всё боялась, что он всё-таки может умереть. Но когда начало светать, Малыш проснулся и открыл глаза. Яночка улыбалась ему. Он хотел что-то сказать, но не смог.

— Хочешь пить, правда, Малыш? — спросила Яночка.