Франко Скарлетти лежал, повернувшись лицом к жене, одной рукой обнимая ее. Марита, его жена, лежала отвернувшись от него, даже во сне выглядя несчастной. Воздух в комнате был холодным, и Байрон сразу же нашел открытое окно. Несмотря на ветер, он все равно смог ощутить запах кошки. Она посещала Франко и Мариту точно так же, как и остальных.

С тихим угрожающим рычанием Байрон направился в комнаты Таши. Она занимала крыло, расположенное во внушающей ужас башне, на которой, как поговаривают, мужчина семьи Скарлетти задушил свою жену и до смерти избил ее любовника. Все комнаты Таши провоняли кошкой. Животное некоторое время провело в ее крыле в палаццо. Подобно Франко, Марите и их детям, в организме Таши не было никаких следов снотворного или яда.

Кухня и повар были следующими. Кошачье зловоние проникло в его легкие, охватив каждый закуток личного жилища повара на кухне.

— Антониетта? — она была сонной, и по какой-то причине это показалось ему более сексуальным, чем что-либо еще. Он представил ее, лежащую в кровати и ждущую его. Ее тело — уже горячее, влажное и страстно желающее его. Раздался тихий стон. Антониетта может и флиртовала с ним на расстоянии, но при этом всегда держалась настороже, даже во время их многочисленных спокойных разговоров. Она не часто флиртовала с мужчинами, что было хорошо, поскольку он обнаружил в себе чувство ревности.

— Я все еще бодрствую, размышляя, не завести ли мне собаку. Я не знаю, смогу ли позаботиться о ней должным образом, но будет прекрасно не чувствовать себя постоянно такой одинокой.

— Да, так и будет, — его ответ был искренним и шел от чистого сердца. Он был рад, что она не спит, хотя ему еще многое предстояло сделать. Тело не могло оставаться на скалах. Дон Джованни был прав: властям не надо слишком много знать. Тем не менее, Байрон страстно желал увидеть Антониетту. Ему было необходимо увидеть Антониетту. Дотронуться до нее. Почувствовать ее теплую кожу под своими пальцами. Узнать, что она жива и здорова.

— Как ты попал сюда? — Антониетта не закричала спросонья, хотя он напугал ее. Эта реакция на нарушителя ей всегда казалась глупой и бессмысленной. В любом случае, она точно знала, кто сидит на краю ее постели. Ее больше расстраивало, что на ней не было темных очков, чтобы скрыть свои ужасные шрамы, и что толстая коса ее волос была в беспорядке от беспрестанного метания. От ожидания. От надежды, что он придет и сообщит о состоянии дедушки. От уверенности, что он этого не сделает. Одно дело вести с ним разговоры на дальнем расстоянии, флиртуя или нет, и совершенно другое — ощущать его, твердого и реального, в своей спальне. Наедине с ней. Теперь, когда он был здесь, ее белая кружевная ночная рубашка казалась ей смехотворным выбором. Ей не хотелось, чтобы он думал, она надела ее, надеясь на его приход. Хотя, конечно, так оно и было. Но она не будет искать свой халат и прикрывать прекрасные кружева, привлекая лишнее внимание к отсутствию на ней одежды.

— Тебе следовало бы бояться меня, Антониетта, — сделал ей выговор Байрон. — У тебя напрочь отсутствует чувство самосохранения.

Антониетта осторожно села, резко вздохнув, почувствовав, как его рука скользнула по ее полной груди, когда он потянулся поправить ей подушки. Ее тело охватило тепло. Он не извинился за это прикосновение. Вместо этого его руки спустились ниже и обосновались в ее волосах. Антониетта почувствовала легкий рывок за кончик косы. От этого интимного жеста у нее перехватило дыхание. Она не сомневалась, это произошло случайно, поэтому сидела тихо, стиснув руки. Стараясь отвлечься от своего горящего тела, вздернула подбородок и постаралась выглядеть по-королевски величественно.

— У меня прекрасное чувство самосохранения, — возразила она. — Мне хватило присутствия духа позвать тебя, когда мой дедушка упал в море.

— Он не упал в море, Антониетта. Его столкнули. Ты прекрасно знаешь, кто-то усыпил вас двоих и отнес на скалы. И ты знаешь, этого человека наняли убить вас обоих. Нельзя позволить этому продолжаться. Я не позволю, — в его голосе слышалась решимость. — Ты же не хочешь, чтобы попытка убить тебя повторилась?

В его красивом голосе было что-то такое, от чего по ее спине пробежала дрожь. Байрон всегда был таким спокойным, что она думала о нем, как о темном, загадочном ангеле, присланном оберегать ее и дедушку. Однако, когда в его голосе прозвучала угроза, Антониетта выдавила улыбку.

— Я не желаю, чтобы это повторилось, Байрон, но справлюсь сама. Я управляю палаццо, и мои люди верят в меня. Я не могу себе позволить подвести их, притворяясь или обманывая.

— Тогда прекрати закрывать глаза на вероятность того, что кто-то хочет твоей смерти.

— Ты выговариваешь мне, словно я маленький ребенок. Не могу припомнить, когда кто-нибудь в последний раз осмеливался на такое. Тебе даже хватило наглости отослать меня в постель в моем собственном доме, на что никто не отваживался с тех пор, как я была ребенком.

— Ты замерзла, и соблазн погрузить тебя в горячую ванну и тщательно вымыть был сильнее меня.

Ее сердце подпрыгнуло. Звук его голоса был лаской, успокаивающим движением пальцев по ее телу. Она прочувствовала ее вплоть до кончиков пальцев на ногах. На мгновение она потеряла способность думать, не говоря уже о том, чтобы дышать. Антониетта крепче сжала пальцы, чтобы они не дрожали… или чтобы не тянулись к нему, стремясь пробежать ладонью по его груди.

— Это был бы интересный опыт, Байрон, — она постаралась снова беззаботно рассмеяться, но звук получился какой-то каркающий. Она чувствовала силу его взгляда, обжигающего ее лицо. Медленный тлеющий огонь начал собираться в центре ее живота.

— Ты и не представляешь, какой бы это был опыт, — в тоне его голоса прозвучало неприкрытое сексуальное очарование. В этом не было никакой ошибки.

Он флиртовал с ней. Эта мысль одновременно была и волнующей, и пугающей.

— Мне нужны мои темные очки, — ей была невыносимы мысль о нем, смотрящим в ее мертвые глаза, видящим шрамы, в то время как она горела в огне всего лишь от звука его голоса.

— Зачем? В комнате темно. Этой ночью даже малюсенький кусочек луны не в силах проглянуть сквозь тучи. И здесь рядом с тобой нахожусь только я. — Его пальцы ласково прошлись по ее лицу. Как перышко. Проследили каждую ее высокую скулу, ее широкий щедрый рот. В том, как он прикасался к ней, чувствовалась какая-то собственность, чисто мужской интерес.

Антониетта резко вздохнула, прижимаясь спиной к подушкам, боясь, что делает из себя дуру.

— Что ты делаешь?

— Дотрагиваюсь до тебя. Ощущаю твою кожу. Может быть, сегодняшние события не напугали тебя, но меня они повергли в ужас. Я должен убедиться, что ты в безопасности, так что просто сиди и позволь мне сделать это.

— Байрон, ты неразумен. Конечно, я в безопасности. Я здесь, в палаццо, в безопасности своей кровати, благодаря тебе, — она постаралась быть практичной. Антониетта всегда была практичной, даже в своей постели во фривольной ночной рубашке.