Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ден?..
Я проснулась, но острое желание, а самое главное, ласки — никуда не делись. Сердце Дима под ухом стучало в бешеном ритме, а сзади к моей шее присосался Ден.
Я дернулась, но его руки удержали бедра на месте, крепче прижимая к нему. Теперь я вздрогнула, почувствовав упирающийся в меня член. Да, я каждое утро видела их торчки, но раньше никак не связывала вот с этим сжигающим томлением в своем теле.
Дим приподнял пальцем мой подбородок, опалил темным взглядом из-под полуопущенных век и прижался к губам в жадном поцелуе. Мы и раньше целовались. Но не так…
Глаза сами собой закрылись, я вздрогнула от откровенной ласки Дена и наглого вторжения языка Дима и на некоторое время потеряла контроль над телом. Мне нравилось то, что они со мной делали!
— Вот чер-р-рт! — зарычал Ден, неожиданно прекращая ласки и грубовато впечатываясь в меня бедрами сзади.
Раздался тихий протяжный стон в изгиб моей шеи, а Дим тихо засмеялся:
— Слабак.
Ден сбежал в душ, а Дим еще некоторое время гладил меня и целовал, успокаивая взвинченные эмоции.
— Ч-ч-что это было? — тихо спросила я, чувствуя, как пульсируют набухшие от поцелуев губы.
— В свое время узнаешь, — также тихо ответил Дим, целуя последний раз и с огорченным вздохом уходя в душ к брату.
В свое время? Разве оно уже не пришло?
Я разочарованно потянулась, чувствуя странное напряжение внизу живота. Неужели критические дни придут не по графику? Поморщилась и начала привычный день. Завтрак, сборы, универ, обед и возвращение домой.
Вечером мы торчали в кинозале. Парни принесли новый блокбастер и вытащили меня с лекций.
— Эй, у меня послезавтра зачет! — упиралась я, но в руки вручили чипсы, посадили на диван, как всегда, зажав с двух сторон, и включили фильм, добавив громкости так, что от вибрации потряхивало внутренности.
Уже скоро рука Дена легла на внутреннюю сторону бедра, чуть сжала, чтобы я заметила. Я не могла не заметить, немного поерзав и сползая со спинки, чтобы не мешать движениям Дена.
После утреннего происшествия неудовлетворенность поселилась в моем теле, и я не понимала, как ее снять.
Чуть погодя рука Дима присоединилась к блуду на моем теле. Я забила на кино, закрывая глаза и разваливаясь на диване, позволяя их рукам творить со мной все что им хотелось.
В какой-то момент меня тряхнуло и я крикнула, сама напугавшись странной острой реакции своего тела на их прикосновения. Ничего не изменилось, мы втроем так и оставались в одежде, в темном зале, заполненном грохочущими звуками, на диване, обтянутым коричневой кожей. Я все также подставляла бедра под мнущие меня руки Дена и выгибала грудь под сжимающими её ладонями Дима, когда меня прошило снизу и скрутило от невыносимых спазмов.
Я задрожала, не пытаясь сдерживать крики, ослепленная непонятными, но такими приятными ощущениями внутри меня. Появилась радость второго рождения. Словно я слишком долго сидела в коконе, темном и тесном, а сейчас он треснул и я выбралась на свет, распуская и расправляя невероятно красивые крылья.
Но полета не случилось.
Спазмы утихли, а тяжесть внутри осталась, как будто я чего-то недополучила.
Парни молчали, хотя я по их дыханию слышала, что напряжение сковало не только меня.
— Может, сейчас? — глухо спросил Ден явно не меня.
— Отец нас за яйца подвесит, — также глухо произнес Дим. — Пока только так. До ее выбора осталось три месяца. Потерпим.
Вот тогда я поняла, что мне позволят вылететь из кокона не раньше девятнадцатилетия. Но с того дня таких двусмысленностей между нами становилось больше.
Я все еще ждала, что хоть один из братьев не выдержит и переступит границу, но оба близнеца держались стойко, перенося вместе со мной острую неудовлетворенность и возрастающую потребность.
Наверное, тогда я стала задумываться об отношениях между парнем и девушкой. Что существует что-то большее, чем дружба, совместное проживание и взаимные обязанности.
Близнецы готовили меня к взрослой жизни постепенно, чтобы я не пугалась, привыкала и принимала их рядом с собой как нечто само собой разумеющееся.
Я их принимала до момента, когда поняла, что от них можно получить большее. Вот тогда и мне пришлось изменить поведение, провоцируя братьев на срыв. Я же чувствовала, что, если хоть одного из них доведу до грани, второй сам слетит с катушек.
— Дядя Володя, я хочу пойти в группу поддержки, — однажды за семейным завтраком я пошла на крайние меры, привлекая главу семейства к своей персоне.
Костров оторвался от утренней газеты, поднял на меня взгляд, смерил от макушки до груди, задержавшись на дерзком вырезе платья. И, честно признаюсь, одно дело дразнить парней, которые облизываются на тебя, как на конфету, другое — привлечь внимание убийцы, которого я привыкла ненавидеть.
— Поддержки? — переспросил он отстраненным тоном.
— Да. Соревнования, выступления, акробатические номера…
— Нет, — выстрелил он и снова уткнулся в газету.
— Почему нет? — не унималась я.
— Потому что свернешь свою шейку, и по городу снова начнутся бандитские разборки, — подсказал Ден.
Отец же выключился из разговора, больше не встревая.
— Но я не настолько неуклюжая, чтобы приземляться на шею! — возразила я, чувствуя, как портится настроение.
Я в принципе не любила субботние завтраки и обеды, которые традиционно считались семейными, ведь только в эти дни мы собирались за одним столом с Владимиром. А теперь еще принимать ограничения, когда я настроилась прыгать три раза в неделю с девчонками с курса на спортивной площадке.
— Почему тебе не стать участницей конкурса красоты, Мия? — вмешался Дим. — Это так же престижно, но в разы безопаснее.
— Нет, — отрезала я. — Хочу в группу поддержки!
— У тебя нет нужной подготовки.
— А если ты сломаешь ногу или руку?
— Ты готова к синякам?
— Хочешь, мы сами тебя покидаем как мяч?
В ходе спора с близнецами я вынуждена была признать, что специальной подготовки у меня нет, но форма не настолько плоха, чтобы не попытаться пройти отбор!
— Так там будет отбор? — вдруг вмешался Костров, выдавая, что слушал весь наш спор.
— Да. В среду, — буркнула я.
— Хорошо. Сходи на отбор. Если честно пройдешь его, то будешь в группе поддержки.
Я боялась поверить!
— Но пап, а как же ее шея?
