– Полсотни солдат, не задействованных в караулах, несколько десятков местных активистов, – проговорил Алексей. – Хотя, конечно, глупо выйдет. – Он сокрушенно вздохнул. – Поднимется шум. Допустим, найдем мы лаз, приберем парочку осведомленных персонажей. Ничего не изменится. Только обозлим бандитов, которые нанесут удар в другом месте.

– Мне нравится, что ты не сторонник шумных и пафосных мероприятий, – проговорил Березин, похлопал себя по карманам и осведомился: – Куревом не богат?

Алексей извлек пачку, в которой осталось несколько мятых папирос. Офицеры закурили.

– Давай прогуляемся по округе, капитан. – Березин посмотрел на часы. – День еще не кончился, базар работает. Купим курево, а там, глядишь, и на ужин пора.

На крыльце он пошептался с часовым. Тот кивнул, пропал в здании, но быстро вернулся.

– Парочка моих сотрудников в штатском походит за нами, – проговорил Березин. – Ненавязчиво так, на расстоянии. Может, заприметят, если кто-то любопытство проявит. Не психуй, если почувствуешь наблюдение. Подожди, не рви, давай еще покурим, твои, разумеется.

Они закурили последние папироски, остановились в калитке. Алексей отыскал взглядом урну, метко послал в нее скомканную пачку.

За калиткой проехал грузовик, волоча на прицепе что-то небольшое, четырехколесное, плотно укрытое брезентом. Прошел патруль, солдаты отдали честь. Молодые, выбритые лица, русская речь. Алексей поймал себя на мысли о том, что начинает с опаской поглядывать на людей в советской форме.

Патруль отправился дальше, остановил молодого мужчину в кепке. Тот занервничал, стал судорожно шарить по карманам в поисках документов.

Их плавно обтекли две местные женщины. Одна несла корзинку, другая – тряпочную сетку. Они, судя по всему, возвращались с базара и энергично общались на каком-то наречии, непонятном офицерам.

– Никогда не понимал людей, которые не говорят по-русски, – пошутил Березин.

– Ты женат? – спросил Алексей.

В глазах офицера ГБ блеснуло что-то юмористическое.

– Был. Еще до войны. Заглянул, так сказать, на минутку в семейную жизнь и погрузился в нее по самые жабры. Не понравилось.

– С супругой не повезло?

– Загадка в ней была, – сказал Березин. – Я никак не мог взять в толк, какого хрена на ней женился.

Алексей улыбнулся.

– Извини за вопрос, Лева. Ты же еврей, да?

– Ты потрясающе наблюдателен, – проговорил Березин. – Хотя какие могут быть сомнения с моей-то физией? Каюсь, гражданин капитан. – Березин мелодраматично вздохнул. – Из них я, из тех самых, что немцы клали сотнями тысяч и миллионами. Мальчик из бедной еврейской семьи, так сказать. Это проблема?

– Для меня – нет. – Алексей пожал плечами. – Для тебя – не знаю. Похоже, ты, Лева, единственный еврей в этом негостеприимном городке. Да еще в форме офицера ГБ! Понимаю, ты не червонец, чтобы всем нравиться, но скажи, на тебя птицы в полете еще не гадят?

– Ты прав. Тут на меня смотрят, как на папуаса в перьях. – Лева снова не стал обижаться. – Не самая ходовая нация на Западенщине. Во Львове жили двести тысяч евреев. Всех подчистую расстреляли или живьем в землю зарыли. В селах, в маленьких городках тоже хватало наших людей. Смерть их была ужасна. Никого не пожалели. Только в гетто расстреливали не сразу, давали время поработать на благо рейха, если ты, конечно, молод и способен на это. Пусть привыкают, я подожду. – Он язвительно засмеялся. – Будем заново наводить мосты дружбы между народами. Я, слава богу, не с Украины. Моя бедная еврейская семья обреталась в Свердловске. Папа был профессором, деканом в институте железнодорожного транспорта. Мама трудилась вторым секретарем райкома партии. Ее боялись так же, как товарища Розалию Землячку в двадцатые годы в Крыму.

– Лева, ты и вправду уникум, – заявил Алексей. – Ну и какого, скажи, пожалуйста, хрена ты делаешь здесь и сейчас?

– Да, у меня была возможность отбояриться от армии, пойти по партийной линии или по научной. Но ты же знаешь эти извечные конфликты между отцами и детьми. – Лева оскалился, явил округе вполне приличные зубы, хотя и желтые от курева. – Еще Иван Сергеевич Тургенев верно подметил сей момент. Врагами народа, как ни странно, мои родители не были, доказали свою верность идеям и заветам. Всех вокруг хватали, а их пронесло. Учился в технологическом, бросил. Школа милиции с отличием, переезд в Москву, высшие курсы при комиссариате внутренних дел, а потом ГБ, окончание лучше всех, грамота от самого товарища Меркулова. Работа в освобожденных районах, зачистка тылов от фашистских и антисоветских элементов. Харьков, Одесса, теперь вот Западенщина, будь она неладна. Мог бы остаться в Западной Польше. Там, знаешь ли, женщины очень уж статные. – Лева мечтательно посмотрел на небо. – Но конфликт у меня вышел. – Он смущенно кашлянул. – В общем, рапорт я написал, отказался участвовать в фильтрации наших солдат, побывавших в плену. Репрессировать меня не стали, вспомнили про заслуги, сослали в Галицию. И вот я здесь. – Березин простодушно рассмеялся. – Единственный еврей на весь район. Пока живой. Не волнуйся, приятель, постою за себя. Вот только пули в затылок побаиваюсь. Хотя, с другой стороны, чего ее бояться? – Лева пожал плечами. – Все равно ничего не почувствуешь и не поймешь.

Они неторопливо шли по тротуару. Прохожие сторонились их, кто-то заблаговременно сворачивал в переулок.

Приближался базар. Напротив него находился госпиталь, за ним – школа. Проехала машина с красным крестом в белом круге, повозка, запряженная парой лошадей.

– Светловолосый парень в картузе и расстегнутом пиджаке, – пробормотал Алексей. – Твой человек?

– Ты наблюдательный, – похвалил Березин. – Лейтенант Окульченко. Пусть тащится, хуже не будет.

Проехала еще одна подвода. Возница щелкал кнутом.

Лева покосился на него и заявил:

– За этой публикой глаз да глаз нужен. Оглянуться не успеешь, достанут автоматы из-под соломы да начнут стегать, мать их!..

– Ты где поселился? – спросил Алексей.

– Комнату в хате снимаю на задворках комендатуры. Недалеко от твоего барака. Там кроме меня еще милиционер с женой и семья с Харьковщины. Трех бандитов малолетних воспитывают, не считая девчонок. У всех оружие, сигнализацию из консервных банок на ночь вешаем, окна ставнями закрываем. Бочки с водой всегда в доме – на случай, если подпалят.

Вход на рынок обозначала арка с выцветшей табличкой. Колыхались на ветру объявления. Кто-то продавал корову в связи с отъездом из района, кто-то безуспешно пытался избавиться от старого пианино. Здесь же висели грозные предупреждения о комендантском часе, агитационные листки, восхваляющие нерушимый союз коммунистов и беспартийных, призывы от военкомата поступать на службу в Красную армию, ту самую, что «от тайги до британских морей».

«При немцах комендантский час, при наших то же самое, – подумал Алексей. – Хотя все правильно. Впору куда более жесткие меры вводить».