— Да что же во мне хитрого? — деланно изумилась женщина, подбирая под себя ноги.

— Ну да, святая простота! — фыркнула Мария и подпрыгнула на оттоманке. Пышная юбка фисташкового кисейного платья колыхнулась легким облачком. — Я поняла твой намек.

— Да нет никакого намека, — заспорила Севастьяна.

Но Мария не унималась. Она не могла сказать, что обрадовало ее в словах Севастьяны и вселило беспричинную уверенность в себе. Поэтому попыталась зайти с другого бока, чтобы выяснить для себя самой.

— Как же нет? Сказала бы мне прямо: «Не умеешь толком плести кружева, а учишь моих девочек, как стать самыми лучшими мастерицами». — Мария вздохнула и добавила: — Конечно, разве сравниться мне с Анной? — Она пожала плечами. — Невозможно. У нее рукодельный дар в крови. Ты ведь знаешь, что ее бабушка вывезена из Голландии?

Севастьяна помолчала, пытаясь понять ход мыслей Марии. Нет, что-то другое таится под ее желанием поспорить, решила она. На самом деле Мария плетет кружева ничуть не хуже своей Анны, к тому же она никогда не старалась приуменьшать свои, таланты. Напротив, всегда ими гордилась. И было чем — только здесь, в Лальске, она взяла в руки коклюшки. Понятное дело, интереснее плести кружева, чем сплетничать с местными купчихами.

— Я слышала ее историю. — Севастьяна вздохнула и провела рукой по темным, туго стянутым на затылке волосам. — Все мы тут со своими историями. Незачем и романы по-французски читать. — Она кивнула на столик возле оттоманки, на котором лежал до половины разрезанный роман. — Скучно стало, да?

— Напротив, — ответила Мария. — Мадам Коттен, «Амалия Мансфилд». Такие стра-асти… Вообще-то, я думаю, французские романы читают не ради самих историй, а…

— А для чего же тогда? — перебила Севастьяна.

— Ради красоты, которой в жизни не бывает. Они рисуют такое счастье, которое человеку не суждено испытать. — Внезапно губы ее слегка скривились, словно ей самой такое счастье кажется недосягаемым.

Севастьяна заметила. Она предполагала, в чем причина, но сделала вид, что не догадалась ни о чем.

— Мари-ия, да от тебя ли я слышу? Тебе ли печалиться? По правде сказать, я думала, что такого счастья, как у тебя с Федором, не бывает. Муж носит на руках. В самые дорогие меха укутывает. А дом! — Она обвела глазами зал. — Да разве было тут что-то похожее до тебя?

Мария скромно опустила глаза. Севастьяна говорила правду. Такого дома, каким стал дом Финогеновых, еще поискать. И не только в Лальске не найти. Конечно, не ее одной в том заслуга — Федор, насмотревшись, как живут в других странах, решил переделать свой дом. Он построил галерею, которая соединяла старую часть и новую. Старая часть дома была обыкновенной северной постройкой — жилье и двор под одной крышей. Так строили здесь от века, из-за холодных зим. Чтобы, открывая дверь не впускать холод, объяснил ей Федор. Новая половина похожая, но внутри это совершенно иное жилье. Дорогие обои на стенах, которые и в Москве и в Питере не в каждом богатом доме. Тяжелая мебель из карельской березы, от которой веет уютом и покоем. Мягкие ковры на полу, располагающие к жаркой неге, словно не северные виды за окном — серое небо, подпертое высоченными соснами и елями, — а восточные пейзажи с их райскими кущами. Занавеси, забранные золотыми нитями, спускаются с потолка до самого пола.

— Ах, Мария, когда Федор на тебя смотрит, у него глаза… поют!

Мария засмеялась и почувствовала, как щеки розовеют.

— Глаза не могут петь.

— А как ты на него посмотришь, — она зажмурилась. — Только бы тобой и любоваться.

— Спасибо, Севастьяна. Ты меня любишь. — Мария вздохнула. — Как хорошо, когда тебя любят. — Она улыбнулась, и в улыбке была заметна тревога. — Вот и Лиза приезжает… С часу на час. Она меня тоже любит. И я люблю ее.

От этого перечисления любовей Мария и впрямь почувствовала себя лучше. Какой прок печалиться? Никакого. Она и не станет.

— Вот потому-то я и пришла, — сказала наконец Севастьяна. — Хотела узнать, придешь ли сегодня учить моих девочек? А теперь сама вижу. — Она кивнула на кошку, которая до сих пор сидела на подоконнике. — Гуань-цзы гостей намыла и теперь ждет, глаз с дороги не сводит. Не приходи к нам сегодня. — Она положила свою руку на колено Марии. — Не приходи, — повторила она и поднялась.

Мария сидела и смотрела на Севастьяну снизу вверх. И снова восхитилась ее статностью и красотой. Сколько в ней достойной силы, подумала она. Силы, точно. Иначе не скажешь. Рядом с ней спокойно и уверенно.

— Значит, гости будут совсем скоро? — переспросила Мария задумчиво. — Ты правда веришь в приметы?

— Верю, — кивнула Севастьяна. — Кошка чует то, что собака не чует.

— А в другие приметы? — настаивала Мария.

— Смотря в какие.

— Если нитка на полу лежит, ты через нее перешагнешь или обойдешь? — Мария сощурилась, потому что солнечный луч проник сквозь щелку в занавесях и норовил попасть в глаз. Но Севастьяна могла расценить это как крайнюю степень сомнения Марии.

Она усмехнулась:

— Я хорошо подметаю полы. У меня нитки не валяются.

Мария рассмеялась:

— Ох, Севастьяна. Ты такая… такая… — Она не могла подобрать слово. — Как только с тобой мужчины могут иметь дело?

— Не могут! — отрезала Севастьяна.

— Неужели? — Мария снова сощурилась, теперь уже не от солнца, потому что передвинулась на оттоманке, уворачиваясь от назойливого луча. Она сама не понимала, с чего это она так разыгралась с женщиной, которая намного старше ее. Она как будто испытывала себя на смелость: может ли держать себя не так, как всегда, и как люди к этому отнесутся?

— Не могут, — повторила Севастьяна, а потом лицо ее стало другим, незнакомым Марии. — Это я с ними могу.

Мария порозовела. Она была довольна собой. Что ж, похвалила она себя, она тоже может вести себя не так, как обычно. Никто не удивится, если даже такая женщина, чуткая, как кошка, Севастьяна Буслаева, не удивляется.

Гостья откланялась со словами:

— Отдыхай от нас столько, сколько хочется. Мои девочки начинают учиться ткать лен на самопрялках. Я выписала им учителя из Вятки.

— На самопрялках? — повторила Мария. — Я хотела бы посмотреть, что это такое.

— Станочек это самодельный, один умелец построил. Милости просим. В любое время. — Севастьяна поклонилась, а Мария вскочила и прошла с гостьей до дверей.

Потом она встала возле окна и смотрела, как уходит Севастьяна, как прямо держит спину, как гордо — голову. Едва она скрылась из виду, завернув за угол, Мария поняла, что обрадовало ее в словах Севастьяны. «Если сделаешь вид да еще сама поверишь, будто ты можешь что-то, чего на самом деле не умеешь, то и другие не усомнятся, поверят».

Ну конечно! Они с Лизой сделают вид и поверят… Обязательно… Значит…