— А как же вы спали с бригантиной на голове? — с некоторым недоумением спросила Лиза, рисуя себе одну картину невероятнее другой, но не в силах остановиться на какой-то одной.

— Только не делай такие глаза, моя милая! Не думай, что мы спали стоя, — засмеялась свекровь. Но тут занавес открылся, на сцену вышла мадам с высокой прической. — О нет, — скривила накрашенные губы матушка Жискара. — Грубая подделка, — пренебрежительно добавила она и обмахнулась ароматным веером. — В ней нет души и нет шарма…

Лиза улыбнулась, вспоминая свою прежнюю жизнь, которая сейчас ей показалась похожей на ту искусственную прическу, с которой нельзя высунуться даже в окно кареты. Разве что крышу с кареты снять — тогда можно.

Она втянула воздух, напоенный теперь уже ароматом клевера. Нежный запах и слегка растрепанные сиреневые головки она узнала издали. Чуть дальше синели колокольчики во ржи, и сердце зашлось от давно не виденного пейзажа. От него веяло покоем, умиротворением. Хороши европейские газоны, радуют они глаз в Париже, приятно пройтись в легких ботинках по зеленой низкой траве. Но эти поля… Нет, газоны так не пахнут. Наверное, поэтому и в Европе стали входить в моду цветущие лужки. Уже во многих поместьях есть такие — с гвоздиками, ромашками, первоцветами.

Но все хорошо, что ново, подумала Лиза. И совсем было бы неплохо разнообразить здешние места газонами. Надо сказать Марии.

Она отодвинулась от окна, пригладила растрепавшиеся от ветра волосы. Теперь ей не было слышно фырканье лошадей, которых донимали назойливые оводы, устремившиеся на запах пота. Он заманчиво и призывно блестел на темных боках и спинах животных. Вот, заметила она себе, запахи. Французы говорят, что мужчина находит свою женщину по запаху. Они с Марией должны пахнуть одинаково. Причем не французскими духами, а свежим ветром и полевыми цветами.

Лиза снова надела шляпку, спрятала под нее волосы и откинулась на спинку сиденья. Она закрыла глаза, чтобы лучше сосредоточиться и убедиться, что ничего не забыла.

Она везет достаточно нарядов для обеих, каждой вещицы по две. Все одинаковое, вплоть до панталончиков, очень милых и насквозь парижских, а также чулочков.

Они должны приучить всех — и в первую очередь Федора — снова к тому, что они одинаковые. Чтобы он, как и все остальные, начал их путать. Она везет с собой румяна, помаду, притирания, пудру, без которых им никак не обойтись. Потому что цвет лица у них, конечно, разный, а он должен быть как один.

Было бы гораздо лучше, если бы сейчас на дворе стояла зима, а не лето. Слабый свет свечей, полутемные уголки гостиной, ранние сумерки — проще устраивать маскарад. А летом здесь даже ночами светло как днем. Но, подумала Лиза, сцепив руки на коленях, если они затеяли благое дело, Господь поможет им во всем. Не важно, какое время года на дворе. Всякий день — Божий.

Она пыталась представить себе, как все выйдет. Но почувствовала, что лицо ее заливается румянцем, и отказалась от видений. Потому что в голову лезло только одно — главное… Самое отчаянное.

Нет…

Да…

Потому что без этого их с Марией затея невозможна.

Лиза заставила уняться сердце и подумать о другом. О том, как сейчас ее горничная Наталья выполняет данные ей указания в городе Вятке — она велела ей купить побольше разных журналов и книг, а также сурового полотна, из которого они с Марией велят сшить им простые русские сарафаны. Наталья наверняка не откажет себе в удовольствии пройтись по всей ярмарке, все рассмотреть и все пощупать. Ох и не повезет какой-нибудь торговке-француженке, если та подвернется Наталье под руку. А они наверняка уже и до Вятки добрались, по всей России рассеялись со своим товаром. Если она примется уверять, что преужасные шляпы с перьями, с лентами и цветами — это последний парижский шик, да если попросит за это старье втридорога, то Наталья способна и в волосы вцепиться.

Лиза тихонько засмеялась. Наталья горячая девушка. Она и в Париже не робела. А уж в Вятке и подавно.

На миг Лиза почувствовала беспокойство — да нет, остановила она себя. Ничего не случится с Натальей, ведь она обязана привезти вовремя в целости и сохранности сундук с вещами, который при ней. Вообще-то, если сказать по правде, свои поручения для Натальи она придумала нарочно, чтобы насладиться поездкой в одиночестве. Это ничуть не опасно, поскольку экипаж в Вятку прислал Федор.

Горничная, хорошо зная свою хозяйку, не смела перечить. Потому осталась в почтовой карете с вещами, а Лиза налегке катила одна. За долгий путь она хотела продумать каждую мелочь.

Она не упустила ничего, даже светлые ободки на пальцах от колец, которые она носила в Париже. Нельзя сказать, что на солнце ее кожа потемнела, но тем не менее придется заставить Марию украшать пальцы кольцами, чтобы ни единая мелочь не выдала их. У них много одинаковых колец осталось с ранней юности. Особенно они обе любили изумруды, которые очень шли к рыжим волосам и белому, как мука, лицу.

Везла она и Федору подарок — Мария попросила купить ему бархатный халат. Она выбрала ему бордовый. Господи, как же он хорош собой, ее Федор. Удивительное дело, как он догадался, что из двух сестер подходит ему в жены Мария, а не Елизавета. А ведь тогда, в Париже, они стояли рядом, такие одинаковые…

— …Так выходить ли мне замуж? — в последний раз спросила ее Мария, уже сидя с пером в руках над листом бумаги. — Или сказать ему, что ко мне не приходят… «гости» каждый месяц, как к тебе…

Лиза быстро приложила свою ладошку к губам сестры и сказала:

— Не произноси. Ничего не говори. Ни мне. Ни ему. Ты любишь его, Маша. И он тебя. Всегда помни: мы с тобой — единый дух, единое тело. Просто нам отпущено испытать вдвое больше радости, чем испытала бы та, что родилась бы вместо нас одна.

В глазах Марии зажглась надежда.

— Наш дедушка, — продолжала Лиза, — был лишен многих радостей мирской жизни, когда его сослали. Но его вернули в мир, он ведь был ни в чем не виноват. Я думаю, наше с тобой рождение — это извинение Господа за то, что он его не уберег от напрасной опалы.

— Что ты говоришь! Разве Господь может приносить извинения? — Мария побледнела.

— Отец считает, что на извинения способны только те, кто сильны. А кто может быть сильнее Господа?

Могла ли спорить с этим Мария? Ответ сестры явно пришелся ей по сердцу. Мария дала свое согласие Федору.

Отец, профессор Добросельский, не возражал, он доверял своим дочерям самостоятельно принимать решения, хорошо зная, как несчастлива бывает жизнь тех, кем управляют другие. Профессор всем сердцем принял молодого красивого купца в свои нареченные сыновья.

Точно так же он поступил и чуть раньше, когда Лиза захотела выйти замуж за француза, который приезжал по делам в университет. Это по его приглашению они побывали в Париже и были возле собора Парижской Богоматери, в котором совершалась церемония восхождения Наполеона.

Лиза взглянула на безупречно голубое небо. Такая ясность и чистота уверяли ее, что они с сестрой справятся со всем, что задумали.