Уж лучше все оставить, как есть, чтоб не подумали, что это он, Халтурин, больной на всю голову.

Однако, уже засыпая, Халтурин в деталях вдруг вспомнил последнюю встречу с кадровичкой и улыбнулся. Барышня вышла из транса, наговорила ему всякого. Такой храбрый воробей. Что она скажет маме? А он, Евгений, что он скажет маме? Скажет, что по его вине барышня не знала, что сказать маме? Сонно удивился количеству мам и вспомнил, что так и не перезвонил Грете. Мысль пронеслась сквозь засыпающий мозг навылет и растаяла, не оставив следа.

Утром Халтурин предупредил Агнессу Павловну, чтобы ни с кем не соединяла, всем отвечала, что сегодня управляющего не будет.

Закрывшись в кабинете, Евгений слышал, как держит оборону секретарша.

С детства Жека отличался особенностью погружаться в задачу так, что терял связь с действительностью.

К концу дня обстановка раскалилась, Агнесса едва успевала отвечать на звонки. Наконец, принесла очередную порцию не выдерживающего никакой критики кофе и подняла воспаленные от подскочившего давления глаза на босса:

– Москва звонила, я сказала, что вы будете завтра.

– Буду, спасибо. – Халтурин оторвался от монитора. – Агнесса Пална, скажите, а Хаустова еще на работе?

– Евгений Станиславович, уже восемь вечера.

– Ушла, значит, – сообразил Халтурин. – Хорошо, завтра прямо с утра пусть зайдет.

– Завтра суббота, Евгений Станиславович.

– Суббота? – Халтурин потерял счет не только часам, но и дням. – Вызовите ее завтра.

– Хорошо. Я вам нужна еще?

– Нет, спасибо. Утром можете часам к девяти подъехать. Отдыхайте.

– До свидания.

– До свидания, – буркнул Халтурин и опять нырнул в решение новой задачи.

Просидев еще два часа над планом экономического процветания посудной лавки, Евгений потер глаза, отключил компьютер и покачался в кресле.

Сомнения оставались, но у всех сомнений своя цена.

Время было позднее, и чтобы попасть к Куколеву, пришлось подкупать лестью медицинский персонал, спасибо, тот был поголовно представлен слабым полом.

Устроившись на стуле возле постели Куколева, Халтурин не стал томить больного:

– Борис Борисыч, я, пожалуй, поборюсь за вашу посудную лавку. Есть одно условие.

– Что угодно, благодетель ты мой, что угодно!

– Вы уходите с завода, – объявил Евгений.

* * *

В окна только-только вполз рассвет, совсем по-зимнему молочно-туманный, когда Женю разбудил звонок.

Не открывая глаз, нашарила телефон, с трудом разлепила губы.

– Нин, я сплю, – пробормотала в трубку и вспомнила: Нинка спит на диване в кухне!

Вчера Мелентьева принесла две бутылки сухого вина, и они усидели их под бабские разговоры на классические темы: о мужиках и детях. О мужиках говорила Нинка, о детях, естественно, Женька.

Выяснилось, между прочим, что не все мужики сво.., а дети – не всегда цветы жизни, иногда – возмездия.

Сухое вино как-то странно действовало, не сразу, а по накопительной системе. Сначала ничего-ничего, а потом вдруг раз – и встать не можешь. Нинка улеглась в кухне на диванчике, длиннющие ноги-циркули свисали – пришлось подставить два стула.

– Евгения Станиславовна, – это была секретарь управляющего, Агнесса Павловна, – вас ждет Халтурин.

– Где ждет? – обалдела Женька, пытаясь вспомнить, что она пропустила.

– На совещании.

– На каком совещании?

– По кадровому вопросу.

– А какой сегодня день? – на всякий случай спросила Женька, не очень себе доверяя.

– Суббота, Евгения Станиславовна.

– Агнесса Пална, родненькая, скажите, что вы меня не нашли, – простонала Женька.

В трубке послышался щелчок и какая-то возня.

– Евгения Станиславовна, – раздался близкий голос Халтурина, – я вас жду через час.

– Угу.

Женька оторвалась от подушки, свесила босые ноги с постели и поболтала ими.

Значит, уборка, стирка, глажка и готовка переносятся на воскресенье. Или ей дадут отгул? Дадут, как же. Догонят, и еще дадут.

Щелкнул дверной замок, Женя выглянула из спальни, Нинка, уже одетая, махнула рукой.

– Нин, ты чего? Давай чай попьем.

– Нет, я поеду, – одними губами ответила подруга. – Там банкир спятил уже, наверное, разыскивает меня с собаками.

Женя заглянула в детскую, постояла над кроваткой сына. Тема спал крепким утренним сном.

На цыпочках прокралась мимо комнаты Веры Ивановны в ванную.

«Слава Богу, обошлось без сотрясения, но в целом – организм никуда не годен», – жаловалась Вера Ивановна, когда Женя прилетела за ней в больницу. Домой возвращались в автобусе, и Вера Ивановна отводила душу в беседах со случайными попутчиками, дав Жене возможность думать о своем. Женя думала… о работе. И о Халтурине. Наговорила зачем-то чужому, постороннему человеку всяких глупостей. И этот обморок еще. Теперь он будет думать, что она истеричка.

Ценным работником Женя себя никогда не считала. Ей бы Тему поднять, а работа – чисто источник трудовых доходов, не более того. Очень, кстати, скромных доходов, так что работать по субботам при ее зарплате – гражданский подвиг.

К тому же мама будет дуться, Тема расстроится – она обещала сыну прогулку в парке, пока морозы не ударили. Чего этому Халтурину неймется? Все равно всех уволит, все равно завод закроет, производство ликвидирует, все равно…

Женя влезла в джинсы, натянула свитер, собрала волосы в хвост на макушке, надела свои «мокроступы», как называла мама ее ботинки на толстой подошве, накинула куртку и выскользнула из квартиры.

…Пройдя мимо охраны, Женя наткнулась на халтуринскую «Ямаху», отвела глаза и ускорила шаг. «Убийца», – по привычке выругалась Женя и ужаснулась: а ведь Халтурин гоняет на этом гадком мотике! Как Андрей!

Женя вошла в здание заводской администрации и отправилась сразу в приемную. Агнесса впустила куртку Хаустовой в свой шкаф, открыла дверь в кабинет шефа:

– Евгений Станиславович, Евгения Станиславовна пришла.

Доложила и хмыкнула.

«Да уж, – скривилась Женька, – кому-то придется менять имя или место работы. Почему обязательно мне?».

– Да, я жду, – услышала Женька голос Халтурина и протиснулась мимо Агнессы.

– Здравствуйте.

– Проходите, – кивнул управляющий на единственный свободный стул справа от стола совещаний.

Женька, шаркая подошвами, дошла до указанного места и присела на край стула.