– Да.

– Идем, – вздохнула Женя и повела Тему в туалет.

Перед дверью в дамскую комнату Артем вывернулся и на весь коридор завопил:

– Я не хочу в туалет для девчонок!

– Какая разница? – хватая сына за шиворот, прошипела Женька.

– Мальчики писают стоя, а девчонки нет! – продолжал буйствовать сын.

– Парень прав, – услышала Женя голос Халтурина, – здравствуйте.

– Здравствуйте, – кивнула Хаустова, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

Евгений Станиславович остановился перед дверью в мужской туалет.

– Тема, идем, везде все одинаково, – выдавила Женька.

Артем вывернулся и, маневрируя между взрослыми, ловко прошмыгнул в мужскую комнату. Женя чуть не бросилась вдогонку.

– Я приведу его, – спохватился Халтурин и исчез вслед за Темой.

Женя стояла под дверью в мужской туалет и ждала, когда ей выдадут сына. Прошла минута, вторая, за дверью туалета было тихо, мужчины не появлялись.

Когда Женя уже готова была вломиться на чужую территорию, за дверью зашумела вода, послышались шаги, раздался радостный голос Темы и не менее радостный Халтурина, затем дверь открылась, и счастливый сын сообщил:

– Мы пописали!

Смущенный Халтурин подтвердил:

– Я помог ему со штанишками.

– Спасибо, – пробормотала Женька.

– Ну, давай знакомиться, крестник, – присев на корточки перед Темой, предложил Халтурин.

– Давай.

Халтурин подставил широкую, с длинными пальцами ладонь, Артемка шлепнул маленькой пятерней:

– Я Тема.

– А я Женя.

– И маму зовут Женя! – обрадовался Артем.

– Мы пойдем, – Женька потащила Артема в отдел.

– Евгения Станиславовна! – окликнул Халтурин.

Женя оглянулась:

– Да, Евгений Станиславович!

Оба хмыкнули.

– Думаю, вы могли бы работать дома, если ребенка не с кем оставить.

Женя покачала головой:

– Это вряд ли. Документов слишком много.

– А разве они у вас не в компьютере?

– Вы шутите?

Женька с осуждением смотрела на директора: столичный пижон даже предположить не может, что кто-то обходится дома без компьютера.

Халтурин приблизился к Жене:

– Какие шутки? Я вполне серьезно. Неужели не забита база?

– Не вся, – соврала Женя, – для этого нужен человек в штате, я не успевала. А теперь смысла нет.

Халтурин поймал Женю на слове:

– Вы не верите в успех нашего дела? – Взгляд серых глаз препарировал Хаустову. – Не верите?

Женя пожала плечами:

– Евгений Станиславович, у меня нет оснований не верить, и нет опыта, чтобы верить.

– Я услышал вас. Хорошо, – Халтурин посмотрел на Артема, – я дам вам неделю. Артем тянул и дергал Женю за руку, а Женю будто окунули в холодную воду.

– Вот как? Значит, это было не к спеху?

Она выпустила Тему, сын шлепнулся попой на пол и сидел, обводя пальцем узоры на линолеуме. Женьке стало до слез обидно: она торчала безвылазно на работе. Чтобы в понедельник этот карьерист мог поставить подпись на приказе, выставить охрану и запереть ворота, Женя должна была умереть, но сделать документы. Выходит, можно было обойтись и без этого экстрима?

«Понтярщик», – вертелось на языке у Хаустовой.

– Я имел в виду не приказы. Я имел в виду доверие. И это не понты, это вопрос жизни, – как с листа читая мысли кадровички, разошелся Халтурин. – Если я отложу увольнение, придется платить людям зарплату. А ее нет. Понимаете? Совсем нет денег. Или вы не понимаете? Люди ходят на работу, а я знаю, что не могу им выдать зарплату и молчу. Как это выглядит?

– Понимаю, – с опасением глядя на возбужденного Халтурина, подтвердила Женя.

– Тогда, может, вы справитесь?

– Я постараюсь.

– Поднимите ребенка. Спасибо, – буркнул управляющий, повернулся спиной к Женьке и направился в кабинет.

– Хорошо день начался, – кисло улыбнулась Хаустова и подхватила Артемку на руки.

– Дядя тебя ругал? – Тема готовился зареветь.

– Нет, что ты, это дядя так хвалил. Он просто дремучий.

– Как лес?

– Как лес.

Никакому объяснению желание Халтурина привлечь кадровичку в качестве помощницы не подлежало. Правило номер два кризис-менеджера гласило: «Никогда не оставляй старую команду для новой работы».

Халтурин с удивлением признал, что ему зачем-то нужно обратить в свою веру эту сонную девушку. Почему-то страшно хотелось, чтобы пришибленная кадровичка стала единомышленницей, соратницей, поверила в него, в Евгения Халтурина, чтобы гордилась им, чтобы шла без оглядки под его знаменами. Евгений с недоумением спрашивал себя: зачем ему это? – и не находил ответа.

Хаустова была смешной провинциалкой на подошвах-тракторах, в каких-то турецко-китайских христарадных свитерочках и кофточках – никакого сравнения с Гретой.

«Причем здесь подошвы? Мама у нее упала. И еще в ее интересах сохранить завод. Вот! – возликовал Халтурин, найдя уважительную причину своей лояльности. – Она же расстроилась, кинулась защищать завод, кадры, этих… как их… модельщиков и изготовителей каких-то там капов[1]».

Жесткий режим помогал сохранять Евгению высокую работоспособность.

Подъем в шесть тридцать, пробежка в парке (или час в бассейне во Дворце спорта), душ, завтрак. Рабочий день начинался в восемь, в гостиничный номер Халтурин возвращался не раньше девяти вечера. Голова не отключалась даже во сне.

Столовые сервизы, вазы, кашпо, чашки «агашки», посуда в «трактирном стиле» (для ресторанов) – вот что видел Халтурин вместо эротических снов. Все это посудное хозяйство гонялось за Жекой, как за Федорой в сказке Чуковского.

– Лучше бы за ББ гонялись, – просыпаясь, ворчал Жека.

«Эх, хорошо было «фарфоровому королю» Матвею Кузнецову, – с завистью к русскому промышленнику и с обидой на нынешнюю власть думал Халтурин, – попросил царя ввести заградительную пошлину для экспортного фарфора – и на тебе, пожалуйста! И Кузнецов со товарищи в шоколаде, и индустрия процветает. А наши почему-то только об автопроме пекутся».

В своих планах Евгений забегал далеко вперед, думал о производстве иконостасов, сервизов и чайных пар к Рождеству и Пасхе, похожих на чешскую посуду с рождественским гусем. Еще можно керамическую настенную и напольную плитку выпускать в стиле «ретро». Для задуманного, кроме денег, требовалось оборудование и православный художник.