Она заглянула через его плечо, и, качнув перекинутой через коленку ножкой, понимающе усмехнулась

– Твои друзья?

Борис промолчал, лишь утвердительно кивнул.

Моника попросила показать ей открытку поближе. Некоторое время она пристально рассматривала эту новогоднюю сказку, а затем, прищурившись, стряхнула пепел с сигареты и низким голосом произнесла:

– Париж затягивает, это – сладкое болото, и это – лучшее место, где мне удалось в жизни побывать!

У них был короткий роман. Моника была старше него почти на десять лет. Красивая, умная, независимая, американка, она испытывала постоянный переизбыток мужского внимания в преобладающем мужском окружении, но приучила поклонников к тому, что сама решает, кого к себе приблизить, и тем создала между собой и ими зону собственной безопасности.

Борис вызвал её интерес своей отстранённостью от действительности. Он отличался от её соплеменников какой-то непонятной несогласованностью его активной деятельности, неожиданной в таком юном возрасте цепкостью в решении задач, и холодностью в общении. На вечеринках, которые в конце каждой недели устраивали сотрудники компании, он если и присутствовал, то недолго, никогда до конца. Выпивал пару кружек пива, иногда виски, мог перекинуться парой фраз с коллегами и уходил к себе, вежливо пожелав всем доброй ночи. Её напору не сопротивлялся, ответил на ласки страстно, вёл себя так, будто вернулся к забытому, но хорошо знакомому, доставлявшему ему настоящее удовольствие, делу. Через некоторое время она почувствовала в его поведении охлаждение и сама перевела отношения в русло: она – все понимающая мамочка, он – её подопечный сынок. «Есть желание – я к твоим услугам, нет – просто поговорим».

На самом деле, её глубоко задело так быстро пришедшее безразличие, но и обиды к нему Моника не испытывала. Она чувствовала, что дело не в ней. Он ничего не говорил о своём прошлом, но она знала из разговоров о том, что пришлось этому парню пережить. Поэтому конфликта не случилось. И он, понимая всю сложность их отношений, испытывал к Монике одну лишь благодарность.

Всю свою жизнь он будет измерять чувства к женщинам той глубиной, которой достигала его первая любовь, пронзая все его существо ни с чем несравнимой силой влечения. Он не мог объяснить словами это ощущение самому себе, как он мог сделать это в отношении другого человека, даже такой умной женщины, как Моника.

Вечером, вернувшись в свое однокомнатное убежище, он положил открытку на стол и, продолжая всматриваться в контуры зданий, в овалы высоких окон, в фигуры прохожих, чувствовал, что озарение где-то рядом. Эта река, этот поворот ускользает от него, но он рядом, совсем рядом.

Ночью ему приснился Сергей. Он стоял у того приютившего их здания, напротив разрушенного завода, опустив руки вдоль тела, и смотрел в даль. Лицо его ничего не выражало, но весь его облик, безвольно опущенные руки, лагерные лохмотья источали невыразимую тоску. Борис проснулся с тяжелым чувством. Часы показывали половину третьего ночи. Он закурил, налил себе виски, но тревога не оставляла. Подумал о Франсуа. Кто ещё есть в его жизни, к кому он смог бы «прилепиться»? Заветное слово заставило плеснуть в стакан еще. Спиртное не брало. Он пододвинул к себе открытку, и вдруг эта картинка ожила! Ему захотелось оказаться на этой улице, среди этих людей в их живописной толпе. Ощущение было таким жгучим, что он его испугался.

И тут обрушилось – он больше не может находиться в Германии, в этом была вся проблема. Он не хочет быть в этой стране! Словно морок отпустил его, словно разморозило, развеяло туман, в котором он жил эти пару лет. Чувство было настолько сильным, что он уже не мог лечь в постель. До утра он бродил по улицам, с каждым днём приобретавшими все более жилой вид. Он смотрел на дома, на освещенные витрины уже появившихся магазинов и понимал, что этой ночью он прощается с Мюнхеном, надолго или навсегда, но он покинет Германию немедленно.

Французская Ривьера! Очарование июльского курортного сезона. В воздухе витало ожидание любви, случайной встречи. Ищущие глаза, его и ее. Обнаженные соискатели пляжных откровений, расслабленные тела прекрасных дам – этих женщин, которые находятся на отдыхе, когда они лишены повседневных забот и когда они счастливы.

Он любил эту карнавальную атмосферу вечного праздника, где он был королем, милостиво позволявшим окружать себя этой многоцветной, шумной, веселой вереницей его новых и старых друзей, знакомых, случайных попутчиков, партнеров пляжных игр.

Он любил слово ЭЛЕГАНТНО и все, что было связано с его значением. Рестораны с белыми колоннами, террасой, выходящей к пляжу, с видом на бирюзу морского простора, с вышколенным обслуживающим персоналом, умело сочетающим профессиональное достоинство, с проявлением подчеркнутого уважения к завсегдатаям их заведения. Элегантной должна была быть машина и яхта, которые он выбирал, не интересуясь их техническими характеристиками. И конечно, женщины. Женщины на Ривьере: широкополая шляпа, невесомое белое платье, развевающееся на ветру, не оставляющее сомнений в том, каким является ее гибкое, загорелое тело, созданное для восхищения и желания.

Жарким июльским днем в кабинете главного врача клиники «Сан-Жорж» в прохладе кондиционированного воздуха Жоззет и трое сыновей Бориса Залесского слушали доктора Андре Бланка. Он подробно описал родственникам ситуацию, в которой находился его подопечный, высказал свою точку зрения на вероятный ход интенсификации лечения и, в случае удачного выведения больного из комы, дальнейших этапов восстановления. В кабинете находился еще один доктор, пожилой человек, профессор и хозяин этого кабинета. Он знал Бориса много лет, знал и всех присутствовавших.

Он поручил наблюдение за пациентом своему преемнику, человеку сравнительно молодому, но блестящему специалисту, знатоку всех последних инноваций в области терапевтической медицины.

И у него тоже была точка зрения, своя, основанная на очень долгом пути среди бесконечного моря человеческих надежд и разочарований.

Он ответил на обращенные к нему взгляды близких Бориса:

– Доктор Бланк многое вам объяснил, он показал путь, при котором нужно пройти множество процедур, включающих оперативное вмешательство, с непредсказуемыми последствиями, при минимальных, но возможных шансах продления жизни. Это путь страданий, и вы должны принять решение, приступать ли нам к его исполнению. Я же выскажу свою точку зрения. Она проста: оставить Бориса в покое, обеспечив ему лучший из возможных уход, при котором страдать он гарантированно не будет.

Они согласятся с профессором. Не сразу, после эмоциональных споров, повторных бесед с врачами, бессонных ночей.

Сразу со старым другом согласится лишь сам Борис. К сожалению, он не в состоянии был это сделать наяву, но профессор знал, что говорил.

Залесский хотел только одного – досмотреть свой сон, ведь впереди была жизнь, новая невероятная фантасмагория его судьбы.

Клиффу Грину – шестьдесят. Он вырос в многодетной семье в районе Бей-Ридж, ему удалось получить приличное образование, и в 1925 году он с одним из своих братьев организовал бизнес. Братья наладили связи с европейскими поставщиками одежды. В Лондоне и Берлине заказывали мужские костюмы, в Париже – верхнюю женскую одежду, нижнее белье и аксессуары, обувь– преимущественно в Милане. Стив имел прекрасный вкус, и покупатели это оценили. Клифф занимался логистикой и всеми организационными вопросами.