У них возникла приличная клиентская база из мелких магазинчиков и отдельных персон. Дело развивалось, и через некоторое время они открыли свой собственный магазин возле перекрёстка 95-й улицы с 4-й авеню. В тридцать втором их отчаянная борьба с кризисом, который назывался так эпически «великой депрессией», закончилась полным крахом. И лишь к началу сороковых, благодаря активному притоку эмигрантов, Клиффу удалось укрепиться в новом бизнесе – строительстве в районе Бей-Ридж многоквартирных домов. Его брат и партнер, Стивен, остался верен направлению их прежнего дела и преуспел, войдя в совет директоров крупной торговой сети.

Клифф сидел за письменным столом в своем кабинете в недавно приобретенном здании в центре Мюнхена. Этот офис стал штаб-квартирой его компании в центральной Европе. Немало поспособствовал и разросшемуся бизнесу, и устройству непосредственно офиса сидевший напротив него молодой человек. Он выслушал короткую речь Бориса Залесского, своего теперь уже партнера, и надолго задумался.

Несколько дней назад он получил письмо, в котором Залесский просил освободить его от занимаемой должности и сообщал о том, что он покидает Германию и прекращает свое участие в компании.

Этот парень был для него загадкой. Без специального образования, никогда прежде не сталкивавшийся с делом, которое Клифф ему поручил. Да, он совершил не свойственный себе поступок – уступил просьбе близкого человека взять на работу показавшегося тому способным практически мальчишку. Конечно, важную роль сыграло знание языков, способность общаться со всей разношерстной командой при запуске дела. Но потом! Он, этот двадцатидвухлетний парень, проявил безошибочное умение видеть главное– видеть цели, видеть пути их достижения и ставить задачи тем людям, которых оценивал сам, не обращая внимания на должности. Он работал по 20 часов в сутки и никогда ничего не просил для себя.

И теперь он уходит.

– Итак, мистер Залесский, – начал Клифф. – Я знаю, что обо мне говорят, как о человеке без сантиментов, что я ни с кем не разговариваю более пяти минут. В данном случае я позволю себе несколько отступить от привычного образа. Во-первых, я должен сказать, что сожалею о вашем решении покинуть компанию. И, во-вторых, я никоим образом не намерен вас от этого решения отговаривать. Вашу долю в бизнесе мы оценили в связи со сложившимися обстоятельствами по курсу, который мог бы быть значительно выше при соблюдении условий контракта. Вы понимаете, что своим неожиданным уходом ставите нас в сложное положение. На ваш счет будут переведены 70 тысяч долларов. Документы наши юристы подготовили. Надеюсь, у вас не возникнет претензий к таким условиям.

Борис энергично покачал головой в знак согласия. На самом деле, он был готов к намного более суровому решению.

– Теперь, – продолжил Клифф, – о сантиментах. Должен вам сказать кое-что, и пусть это считается сантиментами. Я – американец, но то, что произошло с евреями, не оставило меня в стороне. В Освенциме погибла моя бабушка по отцовской линии. Ваши чувства мне более чем понятны. Я должен произнести и то, что никогда без особых обстоятельств себе не позволяю. Я не люблю громких слов, но должен признать, что вы – один из самых способных молодых людей, с кем мне довелось работать.

Борис привстал и молча поклонился этому откровению мистера Грина.

Клифф продолжил:

– Куда бы вы не направились, а я понимаю, что первым пунктом назначения вы определили для себя Францию, Париж, – вы обязательно станете искать для себя занятие, и это занятие, я уверен, будет все-таки бизнес, а главное место на земле для бизнеса и для такого человека как вы – это Америка, и это Нью-Йорк. Поэтому я хочу дать вам адрес своего брата.

Он положил перед Борисом фирменный бланк компании с написанным его рукой адресом в Нью-Йорке и прикреплённой визитной карточкой Стивена Грина.

– Я написал Стивену письмо, в котором кратко изложил вашу историю и свою рекомендацию относительно ваших способностей. Я объяснил ему, что вы можете появиться в Нью-Йорке нескоро, но он будет готов ко встрече с вами.

Залесский вышел на улицу. До его дома нужно было пройти несколько кварталов. Он все еще был под впечатлением от своего визита. Теперь ему казалось, что он слишком сухо поблагодарил Грина. Тот, прощаясь, подошел к нему и крепко пожал руку, произнес еще какие-то слова напутствия, а мне, корил себя Борис, ничего, кроме «Я всегда буду вам благодарен, вы научили меня многим вещам, и я никогда этого не забуду» не пришло в голову и ничего более не удалось из себя выдавить. Впрочем, он был уверен, Клифф все понимал: и его смущение, и его чувство вины за то, что он практически без предупреждения оставил руководство доверенным ему участком работы. Клифф все понимает, он должен оставить позади этот кусок жизни, связанный с войной, с Германией, с немцами – и точка.

«Стивен Грин – член совета директоров Macy’s Inc.» – так было выдавлено золотым шрифтом на плотном листе светло-голубой визитной карточки. Борис прочитал это, уже собираясь на шестичасовой поезд, следовавший из Мюнхена в Париж. Визитку и бланк с адресом Стивена, сложенный пополам, вместе со всеми остальными документами Залесский уложил в саквояж, удивившись, каким малым количеством вещей он умудрился довольствоваться.

Вокзал «Сен-Лазар». Борис когда-то в детстве рассматривал с сестрами репродукции Клода Моне, посвященные этому легендарному месту – воротам в великий город. Эти картины остались в памяти прекрасной сказкой, мечтой окунуться в атмосферу этих силуэтов, прорисованных неясными линиями в клубах пара, столбом выстреливающих из труб черных, старинных паровозов.

И хотя все выглядело иначе, чем то, что он видел на полотнах художника, аура Парижа очаровала его мгновенно. Это очарование витало в воздухе, оно исходило от звучавшей вокруг речи, аромата дамских духов, красок, разбросанных по фасадам домов, всей заполнившей взгляд архитектуры города.

В отеле «Плаза Атене» он снял уютный номер за 10 долларов в сутки. Пообедал в местном ресторане и, расспросив портье о том, как ему найти кабаре «Фоли-Бержер», отправился по указанному адресу.

Такси, новенький Renault 4CV, неспешно двигался по слегка припорошенным снегом улицам. Окна запотевали, и таксист наполовину опустил стекло в своей двери. Свежий холодный ветер проник в кабину, и Борис поднял воротник своего светло-бежевого пальто. Струя холода, этого воздуха, пропитанного запахами парижской улицы, вся картина окружившего его мира, пробуждали в нем давно забытое чувство – будоражащее до мурашек, до покалывания у висков ожидание праздника.

Кабаре располагалось в районе Монмартра у типичного для Парижа соединения трех улиц. Над прорезанным множеством входов вестибюлем серого здания, построенного в стиле арт-деко, расположилось большое панно: стилизованное изображение танцовщицы.

Борис вошел в просторный холл и расположился у стойки бара, занимавшего часть пространства у южной стены. Он заказал кофе и спросил бармена, не знает ли он месье Франсуа Бессона. Тот оказался словоохотливым парнем и сообщил, что он, конечно, знает тут всех, и Франсуа в том числе, и что он особенно ему импонирует, а еще больше– его замечательной сестре, и что Франсуа сегодня отсутствует, он с частью труппы уехал на какое-то мероприятие в Лион. И только после этой информативной речи он поинтересовался, кем приходится его посетитель месье Бессону.