Новоявленный интерес к космическим проблемам сослужил худую службу. Как будто часть души Майкла обернулась изменницей и норовила оторвать его от давних увлечений, столкнуть в отцовскую колею. Напрасно он внушал себе, что Феб — Аполлон интереснее «Аполлона» — небесного глаза, что буйный сын Зевса и Геры, прозванный в Италии Марсом, важнее, чем Марс — ближайшая к Земле и самая достижимая планета, что Аристотель Перипатетик главнее кратера на Луне, удостоенного имени этого философа. В нем разгорелась неугасимая любознательность, и вскоре он был вынужден признаться себе, уж одну-то отцовскую черту он точно унаследовал, может, не самую, лучшую, зато самую яркую. Придя однажды к этому выводу, Майкл перестал стесняться своей фамилии и пошел служить в космические войска.

Первое время он действовал очень осторожно, не козырял без нужды своей родословной и избегал дешевой сенсационности в высказываниях перед газетчиками. Однако от него не укрылось, что сдержанная самореклама быстро приносит плоды; в глазах общественности он приобрел репутацию специалиста. Когда пресса интересовалась его точкой зрения на ту или иную проблему космонавтики, он давал тщательно продуманный ответ, и та же репутация позволяла не слишком переживать из-за ошибок в изложении.

Трун вел очень тонкую политику и не спешил, однако успел к двадцати пяти годам добавить к харизме сына звездного героя ореол космического оракула. Понятно, это не могло не вызвать ревности в известных кругах, но ведь он был не простым офицером и к тому же не заходил за грань дозволенного. Он славился своим трудолюбием, заботился о послужном списке и знал, что его идеи начинают приобретать вес.

Первая стычка с политиками случилась после заявления русских (вообще-то, преждевременного) о том, что на Луне почти готова к открытию их станция. Эффект был подобен взрыву атомной бомбы.

Американцы привыкли считать Луну своим необъявленным имением, которое они обустроят как-нибудь на досуге. Их настолько потрясла сенсация, что они тут же бросились сооружать станцию.

Пресса, по своему обыкновению, спросила у Труна, какие у него мысли на этот счет, а у того уже была наготове статейка, вышедшая на другой день в «Санди» — респектабельной газете с внушительным тиражом. Он прекрасно разбирался в ситуации.

Лунная станция — это не стадион какой-нибудь за несколько миллионов фунтов. Если показать смету правительству, у него волосы встанут дыбом и оно непременно постарается развенчать идею британского форпоста на Луне, — мол, это не более чем легкомысленный и расточительный каприз. И бесполезно спорить, любые доводы будут встречены в штыки или. пропущены мимо ушей. В статье Трун коснулся научной и стратегической выгоды, но упирал главным образом на престиж. Отстать в этом деле от русских и американцев — все равно что расписаться в собственном бессилии. Такого позора авторитет Британии не выдержит; по сути, она себя признает второразрядной, а то и третьеразрядной державой, — а ведь и так кое-где бытует мнение, что лучшие дни Англии уже миновали, близок закат, и скоро ее величие ляжет в могилу рядом с греческим, римским и испанским.

Первым Труна вызвал «на ковер» его непосредственный начальник. Потом молодой командир постоял на множестве ковров «по вертикали» и наконец щелкнул каблуками перед помощником министра — человечком с несколько помпезными манерами.

Начало разговора выглядело ничуть не оригинально — вы-де нарушили служебные инструкции, опубликовали статью, не предъявив ее военной цензуре… Затем чиновник высказал пожелание, чтобы молодой человек как следует подумал и сам пришел к выводу о нецелесообразности строительства лунной станции. Ведь у такого стратегического объекта очень мало преимуществ перед вооруженными орбитальными станциями, а русским и американцам завидовать не стоит — они просто бросают на ветер деньги и материалы. «Более того, могу вам сказать конфиденциально, — понизил голос помощник министра, — даже американское правительство разделяет эту точку зрения».

— В самом деле, сэр? — спросил Трун. — В таком случае непонятно, почему они не оставят эту затею.

— Уверяю вас, они бы оставили, если бы не русские. Нельзя отдавать Луну в безраздельное владение Советам. Вот американцам и приходится нести убытки. А раз они добровольно на это идут, почему бы нам не сберечь деньги?

— Сэр, вы полагаете, мы не понесем убытков, плетясь в хвосте у Америки?

— Молодой человек, — осерчал помощник министра, — пора бы вам усвоить, что не всякая овчинка стоит выделки. Вы поступили весьма непатриотично, раструбив на весь мир, будто бы наше солнце клонится к закату. Я с этим категорически не согласен! Однако вынужден признать. сегодня мы — не самый преуспевающий народ и не можем тратить на показуху огромные средства.

— Но если этого не сделать, сэр, то пострадает наш престиж. И тут не помогут никакие оправдания. Что касается жалоб, будто станции — сплошное разорение, то это старая американская песня и, на мой взгляд, самое настоящее очковтирательство. Лунную станцию гораздо легче оборонять, чем орбитальную, и огневая мощь у нее будет несравнимо больше.

— Сведения, которыми я располагаю, — ледяным тоном произнес помощник министра, — отнюдь не склоняют к подобным выводам. Как и политика нашего правительства. Исходя из этого, я вынужден вас просить…

Трун слушал терпеливо и вежливо, не сомневаясь, что помощник министра вполне отдает себе отчет: политике правительства в отношении космоса — во всяком случае официальной — нанесен очень серьезный урон. Теперь не избежать газетной кампании за строительство лунной станции. Даже если Трун публично откажется от своих взглядов или просто умолкнет, то репортеры азартно накинутся на тех, кто осмелился выступить против. От него требуется всего ничего: несколько недель, пока кампания набирает размах, вести себя осмотрительно, не разбрасываться интервью и напускать на себя печально-задумчивый вид перед камерами… Да и незачем ему выступать, и так общественность видит в нем главного защитника лунной станции. Теперь дело за акулами пера из популярных изданий…

В считанные недели мнение избирателей прояснилось настолько, что у правительства возникли основания для тревоги. Гораздо более уступчивым тоном оно высказалось в том смысле, что можно будет подумать насчет строительства лунной станции, если его ориентировочная стоимость окажется терпимой. Получив от экспертов смету, министры схватились за голову, и газетная полемика вспыхнула с новой силой.

И тут американцы очень своевременно протянули руку помощи. Они явно изменили свое мнение насчет рентабельности лунного строительства и рассудили, что Западу куда выгоднее иметь на Луне две станции против одной русской. Поэтому они изъявили готовность взять на себя часть затрат и предоставить почти все необходимое оборудование. Жест был поистине шикарным.

«Старый добрый Дядя Сэм, — усмехнулся Трун, когда узнал эту новость. — Ты все тот же — щедрый покровитель с цилиндром на рожках и лакированными туфлями на копытцах».

Он, конечно, был прав, и очень много народу поинтересовалось у властей: чьей же в таком случае будет лунная станция? И все же обилие нулей в цифре оставалось ужасающим. Но вскоре разнесся слух, что власти предержащие, мягко говоря, заблуждаются, что уже существует проект, позволяющий обойтись вдвое меньшей суммой, и что над ним основательно поработал Трун. (Да-да, тот самый! Сын Маятника Труна!)