Голос бывшего журналиста звучал деловито и возбужденно. Когда вблизи раздавался взрыв, капитан замолкал и испытующе оглядывал окружающих.

Жильцы дома растерянно смотрели на нас. Они, видимо, рассчитывали, что мы сразу же потащим их на допрос, на крыше дома устроим пулеметное гнездо и начнем угонять население куда-нибудь за линию фронта…

А вместо этого один из американцев беспрерывно говорит в микрофон, как репортер во время футбольного матча.

— …Женщины, которые, стоят здесь передо мной, их… их пятеро. Это самые обыкновенные немецкие домашние хозяйки, изнуренные и напуганные… И это неудивительно, ведь они столько пережили… Еще сегодня утром они находились под железной… — В этот момент совсем близко раздался взрыв, потом еще один. Осколки стекла со звоном упали на гравий. Затем послышался вой летящей мины и снова — взрыв… — под железной пятой нацистской партии, — продолжал Фридмен, — той самой партии, члены которой теперь позорно бежали, приказав своим землякам бросить на произвол судьбы домашние очаги, имущество, работу…

Подошли еще несколько жильцов: дряхлый старик, женщина на сносях, за юбку которой уцепились два малыша, и еще две молодые женщины. Одна из них — тощая блондинка с недоброжелательным взглядом, другая — маленькая, в чересчур большом мужском жакете, наброшенном на плечи, и в темно-коричневых лыжных брюках.

Фридмен продолжал трещать:

— Левое крыло…

«Боже мой, — думал я, — он, видно, забыл, где находится. Сейчас он скажет, что левое крыло нападающих гонит мяч к воротам гостей…»

Но Фридмен хорошо знал свое дело:

— …левое крыло дома полностью заселено. Почти никто из жильцов не последовал безумному приказу обанкротившейся нацистской партии. Вот передо мной стоит хорошо одетый мужчина, немного склонный… к полноте. Пожалуйста, подойдите поближе к микрофону, господин…

— Лепене, Артур Лепене, — подсказал толстяк. Он смущенно откашлялся и покраснел до самой лысины.

— Очень рад, господин Лепене. Подойдите поближе. Микрофон не кусается. Какова ваша профессия, господин Лепене? Наши слушатели хотят знать, с кем имеют дело!

— Кишки, — произнес толстяк и покраснел еще больше.

— Как? — переспросил Фридмен и предостерегающе кивнул мне, но толстяк взял себя в руки.

— Кишки оптом и в розницу, — сказал он торопливо. — Моя фирма находилась в Дюрене, но нас там раз… разбом…

Господин Лепене, торговавший кишками оптом и в розницу, стал снова пурпурно-красным, ведь ему предстояло сказать отнюдь не лестные вещи о военно-воздушных силах армии, представители которой так любезно пригласили его к микрофону!

— Почему вы не договариваете: «разбомбили»? — раздался вдруг металлический голос недоброжелательной блондинки.

Женщины испуганно повернулись к ней, а затем со страхом и любопытством уставились на нас как, мол, мы будем реагировать на столь дерзкое замечание.

Фридмен был сама добродетель. Он отдал микрофон мне.

— Конечно, — приветливо произнес капитан. — Разбомбили. И в этом нет ничего постыдного! Итак, господин Лепене, стало быть, вас в Дюрене…?

Толстяк несколько успокоился, видимо, решив, что с этими завоевателями можно вполне ладить, и усердно продолжал:

— Там, стало быть, нас разбомбили… Тогда я открыл свою фирму здесь, в пригороде Аахена Буртшейде, и теперь, после того как господа партийцы… хм, господа… обанкротившейся национал-социалистской партии удрали… — Господин Лепене потел и смотрел вокруг себя, как затравленный кролик, ибо сейчас он говорил чересчур необычные для него слова. — …я, вероятно, с доброй помощью наших освободителей смогу возродить былую славу своей фирмы.

— Вы слишком скоро осмелели! — заметила ему вновь недоброжелательная блондинка. — Вы уверены, что они не вернутся?

Фридмен подмигнул мне. Я постучал по микрофону пальцем: это был знак Бианки отключить микрофон.

— Послушайте-ка, вы, там, сзади… — голос Фридмена звучал теперь не очень-то приветливо. — Вы, видимо, не понимаете, что ваше время кончилось? Завтра или послезавтра Аахен будет в наших руках. Думаете, что кто-нибудь из ваших нацистов рискнет вернуться?

Тощая блондинка брезгливо отвернулась:

— Мне становится плохо, когда я слышу такое, — проговорила она, обращаясь больше к другим, чем к нам. — Этот тип одиннадцать лет зарабатывал на национал-социализме, и зарабатывал бешеные деньги, а теперь хочет втереться в доверие к вам. Противно смотреть…

— Но позвольте, фрейлейн! — вскипел толстяк. — Если ваш братец еще позавчера задавал здесь тон, вы думаете, это дает вам право оказывать сейчас давление на нас, мирных граждан? Да к тому же еще на глазах у наших освободителей?!

— Об этом вы договоритесь меж собой после, — примирительно произнес Фридмен. — А вы, фрейлейн, через несколько минут тоже будете иметь возможность сказать несколько слов немецким слушателям. И привыкайте, пожалуйста, к демократическим порядкам. Перед этим микрофоном каждый может высказать свое мнение. Только, пожалуйста, по порядку. Господин Лепене, так почему же вы решили наплевать на приказ нацистов об эвакуации и не бросили на произвол судьбы свою с таким трудом созданную фирму?

Толстяк был себе на уме. Он неплохо разбирался в событиях.

— Я глубоко уверен, что, освободив нас, вы в условиях мирного строительства поможете поднять наше хозяйство на высоту, на которой оно было перед войной… хм… перед приходом партии фю… перед захватом власти обанкротившейся национал-социалистской партией…

Довольный собой, он посмотрел сначала на Фридмена, потом на меня. Блондинка иронически кашлянула. Фридмен прошептал мне по-английски, что слово «освободитель» в устах этого человека выводит его из себя.

Капитан выискивал в толпе новую жертву. И вот он увидел беременную женщину:

— А вы, фрау…

— Гигерих, — сказала она чуть слышно.

— Итак, у микрофона фрау Гигерих из Аахена-Буртшейда, настоящая женщина из народа. У вас… двое детей, не так ли?

— Трое, — тихо ответила фрау Гигерих. — Старшая дочь сейчас в Дюссельдорфе, работает на заводе «Телефункен». Был еще… был еще сын Вильгельм, но он погиб под Воронежем.

— И вы опять ждете ребенка! — браво сказал Фридмен.

Фрау Гигерих замолчала. Она смущенно посмотрела на свою соседку, но Фридмен не отставал:

— Не правда ли, фрау Гигерих, у вас скоро будет радостное событие в жизни? И поэтому вы не собираетесь пускаться в полную опасностей эвакуацию, а?

— Хм, — произнесла фрау Гигерих.

— Ну? Что вы думаете о приказе эвакуироваться?

Фридмен становился нетерпеливым.

— В тылу так же опасно, как и здесь. Бомбят всюду. Лучше уж я останусь со своими детьми здесь, — как-то заученно объяснила наконец фрау Гигерих. Видно, ей уже не раз приходилось убеждать в этом и себя, и других.