Я старался представить себе малыша, который скоро появится на свет. Как я буду читать ему смешные стихи и играть на губной гармошке. И петь колыбельные, чтобы скорее засыпал.

Я стал напевать рождественскую песенку и похлопывать в такт по маминому животу, чтоб у малыша там тоже было праздничное настроение.

Потом мы стали смотреть мамины подарки.

В первом пакете лежал браслет, я сделал его из шнурка и кучи латунных гаек. Мы с Оскаром нашли их на свалке металлолома и отдраили до блеска средством, которое везде рекламировалось.

— О! Спасибо, мой родной, — и мама еще раз обняла меня.

— Пустяки, — сказал я, — всего-навсего простенький золотой браслет. А вот сейчас будет настоящий сюрприз.

Мама достала граненый флакончик с духами.

— Духи с ароматом радости от Феи счастья, — пояснил я.

И мама обняла меня в третий раз:

— Прямо не знаю, что бы я делала без тебя.

— И я тоже.

Только она успела слегка подушиться за ушами, как во дворе раздался жуткий грохот, похожий на пальбу. Звук раскатился эхом между домами, а потом вдруг разом стих.

Но тут кто-то стал громко гудеть.

— Что это там за идиот?! — рассердилась мама. И решительно направилась к окну.

Глава 11. Майор Хлеб-о-сол

Мама раздвинула темные шторы и распахнула окно.

— Вы что там, с ума сошли? — крикнула она. — Такой грохот устроили! Забыли, что сегодня сочельник?

— Ну да, — прохрипел кто-то снизу.

Во дворе стоял военный мотоцикл с коляской. Мотор дымился. От водителя в кожаном шлеме и мотоциклетных очках тоже шел пар. Он поднял закоченевшую руку в перчатке и попытался помахать.

— Фред! Эдит! — позвал он. — Идите помогите мне.

— Эдвин, — вскрикнула мама и покачнулась, так что едва не потеряла сознание.

— Папа! — заорал я.

Потому что это действительно был он.

Он заморгал, когда мы соскребли иней с его мотоциклетных очков. Я обнял его. Мне показалось, что я прижимаю к себе снеговика.

В коляске рядом с ним сидел какой-то бородатый тип в офицерской фуражке. Он вообще не шевелился.

— Привет, — проговорил папа слабым, но радостным голосом. — Наконец-то я доехал! Фред, сбегай за Гранфорсом и попроси его отнести меня наверх. Сам я не могу сдвинуться с места.

Он так долго ехал в этой ледяной стуже, что не мог теперь разогнуть ноги. Они окоченели и застыли как гипс. Если по ним постучать, раздавалось «тук-тук».

— Я мигом, — крикнул я.

И помчался со всех ног. А сам думал: вдруг это только сон? Поэтому мне хотелось успеть прибежать обратно, пока я не проснулся.

Когда я вернулся с Гранфорсом, мама согревала папу поцелуями. Щеки его уже заметно порозовели.

— А с этим что будем делать? — Гранфорс, поднимая папу, кивком головы указал на коляску.

— С майором? Пусть пока здесь посидит.

Гранфорс взвалил папу на плечо, как мешок с картошкой.

Папа лишь тихонько постанывал, пока его тащили на четвертый этаж. Ноги его оказались удачно согнуты под правильным углом, и Гранфорс благополучно опустил папу в кресло перед печкой. Мама открыла дверцу, чтобы стало еще теплее. Папа сидел, улыбался и оттаивал.

— Мне удалось одолжить мотоцикл у вестового мотоциклетной роты. К сожалению, я вырвался лишь на пару часов и завтра утром должен снова быть в части, на своем месте.

— И все-таки ты здесь! Это просто чудо какое-то! — воскликнула мама.

— Конечно, чудо! — подхватил я.

Мы с мамой встали перед ним, чтобы ему удобнее было нас рассмотреть. Папа не был дома так долго, что успел забыть, как мы выглядим, — так он сказал. Я чувствовал, как жар от огня в камине обжигает мне спину.

— Как же ты страшно вырос, — сказал папа.

— Не так уж и страшно, я один из самых маленьких в классе.

— А ты прямо вся сияешь, — обратился он к маме.

Она улыбнулась:

— Это Фред мне подарил счастливые духи!

Папа захотел поближе ощутить их аромат, и мама подставила щеку прямо к его носу.

Пока он вдыхал этот необыкновенный запах, мама рассказала, какой подарок приготовила для него к Рождеству. От этой новости у папы по щекам потекли слезы, будто он в самом деле начал таять.

— Как же мне повезло! Как же нам всем повезло! — повторял он.

Он вскочил, ноги у него сразу согрелись. Обнял маму и позвал меня. Мы стояли обнявшись и покачивались в его объятьях, словно не было на свете этого идиота с черными усиками.

Вдруг мама спохватилась:

— Боже мой, мы совсем забыли про того беднягу!