— Э! — насмешливо сказал Семен. — Вот тебя куда потянуло! Ну, это зря. Это к добру не приводит. Была тут у нас одна дама, тоже любила рассуждать. И еще даже книжки читала. Каждый день! А что с ней теперь? Вот, я опять про старое, про Шлиссельбург. Вот мы входим туда, это уже во внутренний двор, и вдруг я вижу, что у них там что-то строится. Какой-то каменный дом в один этаж. Прямо посреди двора. Нелепица! В прошлый раз, а я в прошлый раз был там в апреле, никакого дома не было. И я возьми и спроси: а это что, трактир, что ли? То есть как бы намекнул теперь сам знаешь на что. И Бередников, он это тоже сразу понял. И он вот так на меня глянул, после на нашего немца, на Унгерна, а после отвечает: нет, господин майор, берите выше. И тут наш немец на него как шикнет! И весь разговор.

Иван молчал. Семен очень сердито хмыкнул и сказал:

— Вот я и говорю! Но книжки — это что. А вот еще. Да, правильно! А то что это я тебе все про всякие гадости рассказываю? Давай я тебе про что-нибудь веселое расскажу, про радостное. Вот, к примеру, такое: у Павла Петровича, у нашего цесаревича, два месяца тому назад братец родился, а ты, небось, про это еще и не слышал. Братца назвали Алешей, а вот как по отчеству назвать, не знаем.

Сказав это, Семен опять насторожился, а после даже опять повернулся к двери. Иван мысленно перекрестился и подумал, что зачем ему все это, разве он об этом спрашивал? А Семен еще налил, но пить пока не предлагал, но зато опять заговорил — и опять про очень нехорошее:

— Барон прямо с ног сбился. Это я про Унгерна. Да и другим тоже хлопот не обобраться. А отчества все нет и нет. Потому что худо ищут. Раньше искали лучше. Вот когда у деда государева тоже некоторый конфуз случился, но не такой, конечно, братцев не было, а просто было одно баловство… Так сразу взяли голубя! И посадили на кол под царицыными окнами. Это я про Суздаль, про майора Глебова, который с Евдокией… Ну, ты понимаешь! И это же та Евдокия в то время была уже сослана в монастырь, и на ее месте была уже сам знаешь кто, а тут, еще при муже, уже принесла в подоле. Это я просто не знаю! Это…

Но тут он опять замолчал, прислушался, потом сказал:

— Вот, даже Клушин поперхнулся. Слышишь?

Иван прислушался, но ничего, конечно, не услышал. Семен строго сказал:

— Идут уже. — Потом еще: — Черт их знает, что это за место такое проклятое! А какое время, прости Господи! — А потом, повернувшись к Ивану, велел: — Вставай! Это к тебе! От государя!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Катрин

Так оно и было: сперва Иван услышал, как двое вошли в дом, оба были в драгунских ботфортах, потом они стучались в дверь и Митрий им открывал, потом они уже совсем вошли, то есть уже к Семену — и это, как Иван и ожидал, были голштинцы, офицеры. Тот, который был из них выше ростом, выступил еще на шаг вперед и по-немецки сказал, что им нужен курьер из армии. Иван встал и ответил, что это он. Голштинец улыбнулся и сказал, что он хотел бы точно знать, с кем именно он говорит. Тогда Иван представился по полной форме. Голштинец опять улыбнулся и сказал, что он как раз им и нужен и что они сейчас проводят его к государю. И добавил, что им нужно торопиться. Иван вышел из-за стола и, на ходу застегивая кафтан, пошел к двери. Там Митрий подал ему шляпу. «Я даже не оглянулся», — подумал Иван, уже идя по коридору. Хотя он знал, что тогда было бы: Семен бы ему подмигнул.

А что бы он еще мог сделать, думал Иван, выходя на крыльцо. Да и неизвестно, что тут нужно делать, думал Иван, идя следом за голштинцами. Голштинцы шли к воротам. Значит, царь в Большом дворце, думал Иван. Они прошли через ворота и пошли по парку. В Большом дворце, думал Иван, обычно собирается большое общество — меньше, чем на сто кувертов, там столов не накрывают. И, говорят, раньше там больше пили венгерское, а теперь больше бургонское. Ну и аглицкое пиво, конечно. И трубки, это обязательно. Дыму как при Кунерсдорфе. Вспомнив про Кунерсдорф, Иван поморщился. А что, думал он дальше, чему радоваться, бились как слепые в погребе, и это называется стратегия. А еще…

Но дальше вспоминать о Кунерсдорфе у него не получилось, потому что голштинцы вдруг повернули направо, на боковую аллею. Значит, застолье уже кончилось, думал Иван, царь уже вышел в парк и ждет его. Нет, тут же поправился он, это не царь его ждет, а это его ведут к царю. И ни на что хорошее ему там надеяться нечего, потому что было бы там что-нибудь хорошее, тогда никто бы про него не вспомнил. А так, опять же как при Кунерсдорфе, если под картечь или под ядра, так заезжай поэскадронно, милости просим! Но, подумав так, Иван тут же подумал и другое: а кто в обозе остался, так тех же ведь тоже порубили.

И тут они как раз пришли, то есть еще раз повернули и вышли почти к самой карете, на запятках которой стояли голштинцы. И тут же был конный эскорт, никак не меньше полувзвода. Да и сама карета была запряжена восьмериком. А что короны на дверце не было, так ведь и так понятно, чья это карета, подумал Иван, останавливаясь. Но тут все тот же голштинец сказал, что Иван должен садиться в карету, что там для него есть место. И что государь ждать не любит! Последние слова голштинец сказал очень сердито. Какая скотина, подумал Иван, но дальше думать было некогда, Иван открыл дверцу, поднялся в карету и сел. Когда он садился, он видел, что дальше по сиденью, а точнее, почти тут же, рядом с ним, сидит сам царь! И смотрит на него!

Но дверца тут же закрылась и стало темно. Трогай, крикнули снаружи по-немецки, и они поехали. Иван сидел болван болваном и смотрел прямо перед собой, потому что смотреть на царя было почему-то боязно. Тогда царь сказал — по-русски:

— А я тебя узнал! А