— Оказалось, что все не так просто. В смысле, работы с бумагами. Вам нужно решить, что для вас более важно, Мак: узнать, что там написано, или сохранить свиток в его изначальном виде. Если у меня получится разделить эти листы, это будет большая удача. Но потом их уже не свернешь в аккуратный свиток и не засунешь обратно в бутылку.

— И что вы предлагаете?

— Я ничего не предлагаю, — сказала Шейн, хотя она, безусловно, пыталась его подтолкнуть к нужному ей решению. Но так… очень тонко и деликатно. — Это ваша фамильная ценность, Мак. Я могу вернуть свиток на место, заклеить бутылку и отдать ее вам уже завтра.

Она отвлеклась, чтобы помахать рукой Майклу, который подошел к лестнице и начал подниматься, старательно глядя под ноги, чтобы никто, не дай Бог, не подумал, что он собирается помешать Шейн и ее знакомому. Когда Шейн помахала ему, он кивнул ей в ответ и украдкой покосился на Мака, при этом он чуть не споткнулся. Такой неуклюжий, нескладный и милый Майкл. Шейн поняла, что в его близоруких глазах они с Маком смотрелись как некая романтическая загадка, своего рода археологическая находка, на которую можно наткнуться по чистой случайности, но тогда уже выкопать из земли и передать в лабораторию на экспертизу. Мягкий, застенчивый человечек… Шейн всегда презирала таких мужчин…

— Даже не знаю, — ответил Мак. — В ней есть что-то волшебное, в этой бутылке… когда она такая, как есть…

— Хотя, погодите… кое-что тут можно сделать, — сказала Шейн, решив, что он уже достаточно подготовлен. — Я могу сделать вам новый свиток из папье-маше и наклеить на внешнюю сторону факсимиле верхней страницы. Я знаю, как делать копии с древних оригиналов, чтобы они смотрелись такими же старыми и достоверными. Подлинные листы можно будет растянуть на досках и обработать для лучшей сохранности, может быть, даже отдать в музей, где им обеспечат необходимые условия для хранения, а у вас будет копия, неотличимая от оригинала.

Он рассмеялся:

— Очередная историческая фальсификация?

Она посмотрела ему прямо в глаза:

— Вы хотите узнать, что написано в исповеди, или нет?

Он думал не более трех секунд.

— Да, хочу.

В тот день Шейн и ее коллеги прощались с Кайрой и Тревором, которые отбывали на Ближний Восток. Те самые «очень приятные люди» из Северного Уэльса, что приехали им на замену, уже заняли боевые позиции на их месте — тоже семейная пара, муж и жена, которые прожили вместе «всю жизнь». Они пришли на участок в похожих толстовках и в одинаковых ботинках. За работой они постоянно перешептывались друг с другом и целовали друг друга то в плечо, то в висок. Да, это были действительно очень приятные люди — милые, очаровательные, — но Шейн они раздражали донельзя. Они буквально лучились счастьем, так что даже самый воздух вокруг них, казалось, светился и слепил глаза.

Хочу, хочу, хочу.

После обеда неожиданно набежали тучи, и в половине четвертого хлынул дождь. Нина — начальница — объявила, что на сегодня работы закончены. Тринадцать из четырнадцати археологов в мгновение ока растворились в дожде, сгорбившись под капюшонами нейлоновых курток и легких пластиковых дождевиков — словно толпа монахов, что бегут без оглядки, спасаясь из разрушенного монастыря. Те, кто был помоложе, сразу умчались в город — поскорее окунуться в невообразимые удовольствия современного мира.

Шейн, хотя у нее не было ни плаща, ни зонта, все равно не спешила. Она медленно шла по размытой, предательски скользкой земле, сосредоточенно глядя под ноги. Струйки дождя заливались за шиворот. Мокрые волосы липли к лицу.

Она то и дело поглядывала на каменную лестницу, надеясь вопреки здравому смыслу, что Мак и Адриан поднимутся ей навстречу. Разумеется, их там не было и в помине. Но Шейн все равно предавалась бредовым фантазиям, что вот сейчас Мак нарисуется на горизонте и бросится к ней со всех ног с раскрытым зонтом в руке. Как романтично… и глупо. Знай об этом святая Хильда, она бы лишь безнадежно махнула рукой.

Автостоянка между развалинами аббатства и часовней Святой Марии, которую Шейн всегда проходила не замечая, сегодня ужасно ее раздражала. Зачем здесь — в святом месте — устроили эту уродливую площадку, залитую бетоном?! Когда-то на этом месте были молельни и другие постройки древних христиан — постройки чуть ли не тысячелетней давности. И вот теперь они погребены под толстым слоем бетона в вонючих подтеках бензина. И что теперь нужно сделать, чтобы до них добраться? Бомбу сбросить на эту дурацкую автостоянку?! Устроить массированный артобстрел?

Шейн болезненно поморщилась. При мысли об артобстреле ей вспомнилась Босния: грохот выстрелов, взрывы гранат… они с Патриком лежали в постели, и Шейн прижималась к нему крепко-крепко, чтобы было не так страшно. А ей было страшно. Хотя стреляли достаточно далеко — на расстояние в несколько миль.

— Представь, что это гроза, — посоветовал Патрик. — Просто гроза. Она тебе ничего не сделает.

— Если только молнией не шарахнет, — сказала она.

— Ну, если шарахнет, ты уже ничего не почувствуешь, — сказал он, почти сквозь сон.

Только это неправда. Смерть безболезненной не бывает. Боль есть всегда. Даже нога, которой давно уже нет, все равно продолжает болеть.

Шейн почти час бродила по улицам Уитби в поисках где бы поесть. Она была в том капризном, дерганом настроении, когда то, что тебе предлагают, тебя не устраивает, и ты даже вроде бы знаешь, чего тебе нужно — вот только поблизости ничего этого нет. Шейн с большим удовольствием пообедала бы в турецком или греческом ресторанчике, где всегда подают много разных подливок и соусов, и где большой выбор всяких деликатесов и сладостей, и где официантки с манерами дремучих крестьянок громко переговариваются друг с другом через весь зал. Или, скажем, в китайской закусочной — где горячий суп, фаршированные блинчики и лапша со специями. Да где угодно, только чтобы там не было рыбы с картошкой — традиционного блюда Уитби.

Шейн бродила по улицам, изучая меню ресторанчиков, выставленные в окне. Но всегда попадала на неизменную треску с картошкой с различными «дополнениями» в виде горохового пюре, пряной подливки, вареных яиц в маринаде и соуса карри. Шейн сунулась было в гостиницу «Большая медведица», но там на двери висело объявление: «К сожалению, кухня сегодня закрыта». Ей приглянулось одно бистро, но оно тоже было закрыто — до вечера. В «Тандури», индийском ресторанчике у вокзала, кормили очень неплохо, но Шейн ужинала там вчера. И ей не хотелось долго дожидаться заказа — хотелось просто по-быстрому перекусить.

В конце концов она остановилась на кафе у моста, где взяла блинчики с бананами и мороженым. Как оказалось, мороженое там заворачивали в блинчик, а не клали сверху, так что когда Шейн принесли заказ, блинчики были уже чуть теплыми и расползались под ножом этакой мокрой массой. Шейн ела быстро — пока несчастные блинчики совсем уже не остыли, — и в результате ее замутило.

Будь она средневековой монахиней в аббатстве святой Хильды, размышляла Шейн, она бы обедала хлебом с вином. В компании подруг и сестер. Она бы молча взмахнула рукой, и кто-нибудь — так же молча — передал бы ей хлеба грубого помола или еще что-нибудь незатейливое и не вредное для здоровья. Простую, здоровую пищу. И ей не пришлось бы выслушивать эту кошмарную якобы музыку в «Лучшей тридцатке нашего хит-парада», бьющую по ушам.