— Кернель?

— Да…

— Но это же… Это же где-то в южных землях!

Чистые глаза сразу наполнились слезами. Я привлек ее к себе, поднял голову за подбородок, нежно поцеловал в глаза, выпив слезы.

— Это недолго… Король сказал, что обернемся за сутки.

Она прошептала сразу распухшими от горя и слез губами:

— Но как это можно?

— Можно, — ответил я тихо.

Она сказала еще тише:

— Но почему ты?

— Не знаю, — ответил я честно. — Похоже, что только я что-то могу сделать лучше других. Лавиния, я вернусь быстро!.. И сразу же пойду к королю. И к королеве. Я им расскажу все…

Она ахнула, прижала ладонь к губам. Глаза ее со страхом и надеждой смотрели в мое грозное лицо. За королевой должок, мелькнуло в моем черепе. Да и король на меня рассчитывает, он не должен сопротивляться. Правда, церковь будет категорически против, церковный брак свят, нерушим…

— Я боюсь, — прошептала она. — Не делаем ли мы дурно?

— Нет, — ответил я.

В ее чистых глазах блестели слезы.

— Но я клялась перед алтарем быть мужу верной… Не оставлять его ни в богатстве, ни в бедности, ни в здравии, ни в болезни…

Я нежно поцеловал ее щеки, глаза.

— Я люблю тебя, Лавиния. И бог тебя любит, он тобой любуется, он никогда не захочет тебя огорчить или сделать тебе больно. Все, что мы делаем, — угодно богу. Бог на нашей стороне! Вот увидишь.

— Я так боюсь… за нас, Ричард!

— Все будет правильно, — сказал я горячо. — Бог с нами. Вот увидишь — он с нами. А люди… люди могут ошибаться. Как и законы, что придумали люди, они — временные. Сегодня одни, завтра другие. А те законы, что установил бог, — вечные. Мы с тобой живем по божьим законам.

Мелькнула мысль, что отец Дитрих, великий инквизитор, тоже будет на моей стороне. На нашей. Хотя я формально нарушаю церковные каноны, но всегда есть исключения… И хотя это звучит подленько, вроде бы мощу лазейку, мол, для всех низзя, а мне, замечательному, по блату можно, но ведь действительно существует мораль для простолюдинов… назовем ее мораль простого человека, электората, и мораль господ, как их называл Ницше. Как всем нельзя уйти в рыцари, кто же тогда будет пахать и сеять, как всем нельзя в монахи — род людской пресечется, так для всех нельзя распустить строгие вожжи нравственности — рухнет общество…

— Я тебя люблю, — сказал я твердо.

Она крепко-крепко прижалась к моей груди.

— Это я тебя люблю, Ричард. Я умру без тебя. Мне уже плохо и страшно только при мысли, что ты покинешь Зорр хоть на день!

— Я вернусь, — ответил я — почудилось, что уже когда-то говорил. — Я вернусь, Лавиния!

Она слегка отстранилась, чтобы мои руки приподняли ее ночную рубашку. Ее чистое нежное тело было целомудренным и трепетным. Я обнял ее, как изгнанный Тристан обнимал Изольду, жену короля Марка, как обнимал ее человек, обреченный тайком урывать любовь, которая на самом деле принадлежала ему по праву.

Алая заря охватила полнеба, из-за края городской стены показался край сверкающего диска. Меня пошатывало, я шел с блаженной улыбкой идиота. Душа порхала, взмывала, я взмывал с нею.

До моего дома рукой подать, мимо как раз проплывала каменная громада костела. Я сделал шаг в сторону, плечо ударило в тяжелые створки. Навстречу потекли струйки ладана, а когда я вступил под высокие строгие своды, запахи словно бы рассеялись. В окна с цветными стеклами проникли первые лучи утреннего солнца.

Я медленно пошел по широкому проходу. Луч света наискось высветил широкий квадрат впереди. Остальной зал казался темнее, таинственнее. Далеко впереди, у алтаря, спиной ко мне стоял на коленях человек в черном плаще. Капюшон был надвинут низко на глаза.

Молился он молча, я подошел и опустился на колени рядом. Он явно слышал еще издали звон моих рыцарских шпор, но не шелохнул бровью даже тогда, когда я оказался бок о бок. Я уловил, что он закончил молитву, лишь когда услышал вздох, а его напряженная фигура заметно расслабилась. Я кашлянул, но он оставался в том же коленопреклоненном положении, головы не повернул, лишь сказал коротко:

— Я слушаю вас, сэр Ричард.

— Отец Дитрих, — произнес я, — душа моя уязвлена стала… Мне утром… уже сегодня!.. в далекий поход, хоть его и обещают сделать кратким, но я в страхе и растерянности…

Он проговорил, все еще не поворачивая головы:

— У тебя сильные руки, сэр Ричард. Ты крепко держишь меч, тебе повинуется молот древних людей, живших до потопа. Что еще?

Я помедлил, поколебался, сказал, решившись, как будто бросился с вышки в темную воду:

— У меня был гость.

Некоторое время он молчал, только кожа натянулась на скулах сильнее да выступили желваки. Глаза неотрывно смотрели в одну точку.

— И ты… пришел с этим сюда? В Святую Церковь?

— А куда мне еще идти? — возразил я. Он помолчал снова, сказал со вздохом:

— Прости, ты прав. В чем был соблазн Врага?

— Не знаю, — ответил я честно.

— Как это… не знаешь? Что он предлагал? Что сулил? Победы в турнирах? Власть над Зорром? Корону Срединных Королевств?.. Вечную молодость?

Я покачал головой.

— Отец Дитрих, меня на такую мелкую рыбу не поймаешь. Он это знает, даже не предлагал такой дури. По-моему, ему просто интересно со мной общаться.

Он отшатнулся, даже попытался отодвинуться от меня, елозя коленями по холодным каменным плитам. На лице были страх и отвращение.

— Общаться?.. — выкрикнул он и заговорил быстро, торопливо, слова слетали с губ, будто он выстреливал ими: — Не верь, не верь Врагу… У Врага нет ни друзей, ни приятелей! Есть только слуги. Но даже слуг нельзя назвать верными, ибо служат не по совести, а по выгоде! А такие слуги предадут при первой же возможности… Это уловка, сэр Ричард. Ты прав, прости меня!.. Враг любого из нас ловит на то, чего тому жаждется. И умеет этим пользоваться как никто другой.

Я поник головой, не мне тягаться с дьяволом, проще новичку в шахматах побить гроссмейстера, а дьявол даже не гроссмейстер, он — абсолютный чемпион, никто лучше его не просчитывает ходы.

— Это моя вина, — сказал я горько. — Моя гордыня, моя спесь!.. Каждый человечек стремится ощутить свою важность… Говорят, такова природа человека. Или, по крайней мере, природа мужчины… Как я хотел, чтобы я что-то да значил в мире! Чтобы меня замечали, со мной считались!.. И вот теперь я оказался… ну очень важным… Мое появление может изменить здешние события, хотя я еще не понимаю как… Меня призвал дьявол, теперь уже не сомневаюсь, но что-то я не хочу играть по его правилам!

— Похвально, сын мой…