быстро выздоравливаешь!», затем «Саш, почему молчишь? С тобой все хорошо⁈», и последнее «Ложусь спать, а от тебя нет ни слова. Мне тревожно, Сашенька!». Такое беспокойство Айлин очень приятно, а я, увы, черствый и бессовестный тип. Почему за целый день ни разу не зашел в сеть и ничего не написал ей? Ведь Айлин почти каждый день пишет мне, даже если мы этот день проводим вместе. Может, стоит мне носить эйхос? Эйхосами здесь называли устройства, носимые на поясе или подвешенными на груди, на них можно хранить разного рода информацию и прослушивать сообщения, поступившие на личный терминал коммуникатора. Устройства эти довольно тяжелые и громоздкие, этак с половину крупного яблока, я не любил эйхосы из-за неудобства и еще неприятного механического голоса, который, при нажатии кнопки, зачитывал полученное сообщение.

Я написал Айлин: «Прости, весь день был занят. Лечился, приводил себя в порядок, тренировался, чтобы набить морду Сухову. Завтра иду в школу и обязательно зайду за тобой. Не вздумай убежать раньше!». Чуть подумав, добавил: «Айлин, дорогая, я помню твои поцелуи и наши объятия». Отправил… А потом сам себя сердито спросил: «Вот последнее зачем? Ты же этим очень растревожишь ее, дашь этой милой девочке лишнюю надежду. Она любит тебя. Разве можно так играться сердцем, дорогого тебе человека? Хотя… я не играюсь. Ведь я в самом деле помню, те объятия и ее слова. Они меня очень тронули. Мне на самом деле тепло их вспоминать. Что-то изменилось между ей и мной».

Черт! Я подошел к окну и закурил, хотя не собирался делать этого в своей комнате. Мысли неслись вскачь: «Айлин, Айлин… Что между нами будет? Ты же на вид совсем девочка, будто тебе лет 16. Хотя вы с княгиней Ковалевской одногодки и день рождения у вас почти в один день. Вот опять Ковалевская… Далась она, надменная стерва. Зачем я ее сюда приплел?».

Выбросив окурок, я лег в постель. Сон не шел: перед мысленным взором являлись: Айлин, Еграм Сухров, золотые волосы Ковалевской, иногда возникала сердитая мама, потом долговязый с тяжелым медальоном Морены и окровавленным ножом в руке… Появлялось и ускользало миленькое личико Даши. Ясно, сознание графа Елецкого было перегружено эмоциями от последних событий. Нет, так нельзя. Усилием воли я заставил это тело уснуть.

Обычно Айлин дожидалась меня на пороге своего дома, а сегодня там стояла какая-то другая девушка — так мне показалось издалека. Подходя к дому Синицыных, я замедлил шаг и за магазинчиком «Колбасы Никона» на меня вдруг снизошло прозрение: «другая девушка» и есть Айлин! Афродита Неотразимая, где ее длинные голубые волосы⁈ Их больше нет! Вместо них теперь короткие, розовые. Она стояла, подбоченившись и улыбаясь мне. Под цвет новой прически точно подходило розовое платье на ней с очень короткой юбкой, почти полностью открывавшее стройные, худоватые ножки. Плечи прикрывал френч, такой же синий, как ее глаза.

— Саша! Ты отлично выглядишь! Такие жуткие синяки сошли всего за два дня⁈ — удивилась она еще издали.

— За полтора, — уточнил я. — Некоторыми стараниями. А ты, Айлин, не узнал тебя. Зачем остригла волосы? — я наклонился, чтобы поднять со ступеней ее сумку с учебниками.

— Тебе не нравится? — она тут же погрустнела. — Ты же сказал позавчера, что тебя раздражают мои длинные волосы.

— Я⁈ Разве я так говорил? — и тут вспомнилось: когда я только вселился в тело графа, лежавшего с тяжелым ножевым ранением, то действительно сказал что-то подобное, но я имел в виду совсем другое. — Айлин! Ты неправильно меня поняла! Ты тогда опиралась мне на грудь — было больно, и еще твои длинные волосы лезли мне в рот. В общем, они доставляли мне малость неприятностей лишь один раз в один короткий момент, а так мне всегда нравились твои волосы.

— Ну вот… Я хочу… — она вздохнула, идя рядом со мной к школе.

— Что ты хочешь? — я остановился.

— Чтобы мы всегда понимали друг друга правильно. И еще хочу нравиться тебе, — она тоже остановилась.

— Ты мне и так очень нравишься, — сказал я, перехватил вторую сумку в левую руку, правой обнял ее и поцеловал в губы. От ее волос пахло розами.

— Сашенька!.. — мне кажется она вся задрожала. — А знаешь, что я решила?

— Что? — я чуть ослабил хватку.

— Я буду поступать в Суворовскую вместе с тобой. Папа, конечно, будет против, но я уже все решила, — радостно сообщила она.

Я шел молча, чувствуя с каким нетерпением она ждет мой ответ. И уже за поворотом, выходящим прямо к школе, сказал:

— Айлин, дорогая, ты не представляешь как это сложно. В суворовке нет поблажек для девушек. Пойми очень важное: ты не воин в душе. Только не обижайся. Ты просто другая: нежная, женственная — именно это украшает тебя. Понимаешь? Ты хороша такой, какая есть сейчас. Зачем тебе издеваться над собой и стараться изменить свое естество через серьезные трудности? — я искоса глянул на нее и встретился со взглядом упрямых синих глаз.

Она говорила о том, что хочет быть со мной, что вынесет любые испытания, а я представлял какие тяготы, прежде всего физические, свалятся на ее неподготовленное, щупленькое тело. Ведь даже на школьной физподготовке Айлин держалась в скромных середнячках. Да, в суворовке учится довольно много девушек, но это другие девушки, как правило, дочери военных, с детства росшие в достаточно суровых условиях. И тут на ум пришла неплохая мысль.

— Ай…линлин, — сказал я, вовремя дополнив ее имя, чтобы избежать обиды, — а ты знаешь, что там же в Редутах есть Институт Умных Машин, почему бы тебе не поступить туда. Он, кажется, находится на соседней улице с Академией Суворова. Тем более тебе механо-биология всегда нравилась. Если ты поступишь на УмМаш, мы сможем видеться часто. Редуты — маленький городок. Когда будут отпускать, вместе будем ездить в Москву.

— Я подумаю, Саш, — отозвалась она, заходя в приоткрытые ворота на школьную территорию.

— Мы это еще обговорим. Вместе подумаем, как нам двоим будет лучше, — заверил я.

Кажется, мои последние слова ее успокоили.

Мы уже поднимались по ступенькам к центральному входу, здесь Айлин всегда забирала свою сумку с учебниками. До начала занятий оставалось еще минут десять. На лестнице и под длинным портиком собралось много учеников, в основном с третьего и четвертого класса. С нашего пятого стояли лишь Лужин и еще паренек из параллельного класса — его фамилию я не помнил. Лужин, увидев меня, живым и практически без смачны синяков на лице, конечно, обалдел — так и застыл с прилипшей к губам сигаретой. Мы с Синицыной безразлично прошли мимо, поздоровались с директрисой на лестнице и поднялись на третий этаж в класс.

Когда мы с Айлин зашли, на миг наступила тишина. Я лишь уловил чей-то шепот:

— Морда целая. Все наврали.

Граф Сухров сидел на последней парте с Грушевой, бесцеремонно поставив ноги на сидение. В темно-сером, расстегнутом до живота костюме, он походил на сердитого демона.

Потом кто-то из второго ряда сказал:

— Розовая дура!

И многие вдруг подхватили:

— Айлин — розовая дура! Айлин — дура! Идиотка конченая! Связалась с неудачником! Его скоро убьют! Скорее бы уже! — орали с разных сторон. В основном братья Брагины задавали тот. Еще Савойский и Адамов — те, кто всегда шестерил перед Еграмом Сухровым.

— Заткнитесь! — громогласно сказал я. — Если еще хоть одна мразь, оскорбит Айлин, то будет иметь дело со мной!

По классу прошел смешок.

— Ой, как страшно! Сейчас усусь! — скривил физиономию Подамский.

И тогда я понял, что моим изначальным настроениям — не светить магические способности — не суждено сбыться. Я вскинул руки, вмиг впитывая силу эрмингового потока, глубоко вдохнул, переводя силу в ладони, и толкнул кинетическую волну. Тетради, учебники с ближних парт полетели на пол, перевернулся стул и Подамский с грохотом слетел с парты.

Повисла тишина, в этот раз вовсе глухая. На меня смотрели десятки изумленных и испуганных глаз. И, как ни странно, первая подала голос Айлин:

— Саш, ну что ты! Не надо так!.. — она сказала это испуганным шепотом, схватив мою руку.

— Ты думал кого-то напугать своим дешевым фокусом? — Сухров слез с парты и медленно направился ко мне.

За ним последовало оба Брагина. Краем глаза я заметил, как в класс вошел Лужин, став