Глава 6

Усы тигра

Странно что за тысячи лет я никак не могу привыкнуть к мысли: неприятности, если они начались, то самый верный план рушится. Вот и сейчас мои изначальный замысел давал трещину. Я опять оказался в центре внимания, обладание магией я засветил, теперь только оставалось нарваться на драку с Еграмом именно сегодня, не получив хотя бы пару дней на подготовку.

— Пугать никого не думал, я лишь предупредил: если хоть одна дрянь из класса тронет госпожу Синицыну, то отхватит большие проблемы, — сказал я, встретившись с ним взглядом.

С минуту мы стояли друг против друга, играли в гляделки. Сухров не допускал мысли, что он — признанная гора школы — может сломаться и отвести в сторону глаза раньше кого бы то ни было. Только, я — знающий, что такое смотреть в жуткую вечность — мог пронзать его взглядом бесконечно долго. Он моргнул. Моргнул второй раз, дернулась мышца щеки, губы недовольно скривились. Я вполне понимал, как ему неуютно от моих глаз. Граф Сухров все яснее чувствовал, что в этой маленькой безмолвной дуэли происходит что-то не то, к чему он привык. Стоявший позади меня Лужин, сам того не понимая, пришел ему на помощь:

— Еграм, так ты же вчера очень даже ее тронул, а отхватил все равно Елка, — Лужин, как и некоторые другие, пренебрежительно назвали меня «Елкой».

Было желание прямо сейчас, не поворачиваясь, врезать ему локтем под дых. Я чувствовал, где он стоял, и удар мог выйти такой, что Лужа сразу растекся бы по полу. Но, не стоит. Пока я все еще пытаюсь соблюсти некоторые пункты моего простого, на первом этапе мирного плана.

— Получается, я — дрянь? Так? Та самая дрянь, которая от тебя отхватит большие проблемы? — Сухров вернул взгляд от Лужина ко мне, его щеки заиграли желваками.

— У тебя есть сомнения? — я не сводил с него взгляда, твердого, излучающего уверенности больше, чем все звезды вселенной излучают света. — Если есть, то предлагаю поединок через два-три дня. При свидетелях. Можно пригласить весь класс.

— Саша! Пожалуйста, не надо драться! — Айлин вцепилась в мою руку так сильно, что стало больно.

— Кстати, классу будет интересно знать, как ты сбежал позавчера из Шалашей, — вот с этим известием я поторопился. Такой козырь рано было выкладывать. Хотя мои слова мало кто слышал, только стоявшие рядом и даже они могли не понять их смысл.

— Что ты сказал⁈ — щеки Сухрова отвердели, на них проступил румянец.

— Как интересно! — подала голос Ольга Ковалевская, встала с подоконника и подошла к нам. — Нет, в самом деле будет интересно, если в классе найдется хоть кто-то, кто способен приземлить графа Сухрова, — посмеиваясь она эффектно тряхнула длинными, золотистыми волосами.

Ее глаза… Синие, сверкающие иронией и княжеской гордыней, даже сейчас, когда мне не до княгини, все равно царапнули мое сердце. Конечно, благодаря высокому положению своей семьи, Ковалевская считалась неприкасаемой. Даже Еграм — гора школы — на княжескую колкость не мог ей ответить чем-нибудь оскорбительным. Он будто не заметил слов Ковалевской, и процедил мне:

— Не через два дня. Я не собираюсь ждать! Сегодня, сученок! Сегодня после уроков на пятаке!

Ах, как забавно жизнь смеется надо мной! Она увещает: «Не строй планов — не сработает!». А я такой упрямый…

— Ему нельзя сейчас! У него раны, и ты это знаешь! — вступилась Айлин, уже не сдерживая слезы — они потекли по щекам.

— Раны? Здесь, что ли? — он попытался ткнуть меня кулаком в живот.

Конечно, Сухров, со слов долговязого знал, что тот дважды ткнул меня ножом в живот. И теперь недоумевал: то ли долговязый соврал про нож, то ли я так быстро очухался каким-то совершенно волшебным образом.

Его движение я предугадал и качнулся влево, одновременно отводя кулак Еграма правой. В итоге он попал в пустоту. Со стороны его выпал выглядел неловким, даже смешным. В этот момент, хлопнула дверь, в класс зашел преподаватель по общей механике, и нам пришлось рассесться по местам.

На уроке меня поджидала еще одна неприятность: незачет по полугодовой контрольной. И неприятность оказалась серьезной: общая механика входила в число обязательных предметов при поступлении на любой из факультетов Академии Суворова. Я сидел, просматривая листы своей работы с красными размашистыми пометками проверяющего и думал: «Что ж ты так, Александр Петрович? Черт тебя дери, ведь ты с детства пошел по стопам отца, интересуешься виманами и иной летающей техникой, а тут один из самых основополагающих предметов, на котором строится основа этих машин — незачет!». Мысли эти были обращены скорее к прежнему графу Елецком. Нынешний пока еще не успел отметиться чем-то бесславным в школьных дисциплинах. Разумеется, все знания (или почти все) прежнего Елецкого держались в моей черепной коробке, кроме того, они были дополнены серьезным багажом знаний из моих прежних жизней. Но штука в том, что этот мир, как и наука в нем, изрядно отличались от всего известного мне прежде. Здесь физика несколько иная, другая математика и геометрия со значительными особенностями. Одни построения Закаева чего стоят! Даже таблица химических элементов имела значительные отличия от шести прежних, известных мне. Поэтому постижение как школьных, так и академических наук не обещало стать слишком легкой прогулкой. Но я умел и любил учиться. За многие жизни я разработал свои методы постижения новых знаний, и сейчас был уверен, что общую механику в ближайшее время я подтяну до достаточно высокого уровня. Уже подтягивал, опираясь на прежние знания графа Елецкого, просматривал ошибки в контрольной и одновременно слушал преподавателя, дававшего одну из заключительных тем школьного курса.

По ходу его объяснений взаимодействия двухпрофильных мембран с передающим импульсным барабаном, у меня возникли вопросы и я, подняв руку, встал и задал их.

— Молодец, Елецкий. Контрольная ваша меня разочаровала, но радует устремленность и желание разобраться, — сказал преподаватель и ответил на мои вопросы.

— Надо же какие мы умные! Устремленные! — услышал я смешок Ковалевской, сидевшей позади меня.

Ее поддержал кто-то колкими шутками и соседнего ряда. Айлин, сидевшая со мной рядом, улыбнулась и подмигнула мне — она всегда со мной, всегда за меня.

На перемене я вышел покурить, стоял в сторонке от ребят из нашего класса, стоял один. Лишь к концу перемены ко мне подошел Рамил Адашев из параллельного класса, удивился, что я курю и угостился сигаретой. Адашев — хороший парень, добродушный, никогда не шестерит всяким властным персонам вроде Сухрова. С ним есть о чем поговорить и сожалею, что прежний граф Елецкий не нашел в его лице друга. Исправляя эту ошибку, я немного поболтал с Рамилом, предложил встретиться на том же месте в следующую перемену. А когда я вышел под портик центрального входа перед последним уроком, за мной увязалась Айлин. Все пятнадцать минут до звонка она старательно уговаривала не драться сегодня с Сухровым, даже предлагала сбежать вместе с ней с заключительного урока. И когда я отказался, расплакалась. Подошел Адашев, и узнав в чем причина ее расстройства, лишь сказал:

— Ну, держись, брат. И ты, Айлин, держись. Знаю, вашего Сухрова не одолеет даже наш Звонарев. Увы, тут тебе никто не поможет. Хочешь, с тобой пойду для поддержки?

— Нет, Рамил. Думаю, там интересного будет мало. Но если есть желание, приходи на пятак, — ответил я. Хотя зря так сказал — это я уже понял по пути в класс. Адашев лишним бы не был, постоял бы с Айлин — все ж ей не было бы так одиноко среди поклонников Сухрова. Но ладно, поскромничал, не захотел его напрягать. Может сам придет?

Последний урок — урок имперской литературы я просидел, почти не слушая преподавателя. Да, и эта дисциплина важна тем более для дворянина, который не хочет оказаться в невыгодном свете среди образованных людей. Ведь не знать высоких стихов Эллы Лавровой, поэм Афины Бабич или величайшего цикла исторических романов Данила Соболева хотя бы в общих чертах — это как бы даже неприлично. Однако, сейчас меня беспокоили другие вопросы. Вопросы состояние моего тела, мышцы которого весьма побаливали после вчерашней изнурительной тренировки. Увы, сегодня в них было еще меньше силы, чем