Кое-как устроившись на жесткой и неудобной скамье, Илларион помахал рукой оставшемуся на перроне Нефедову, который очень колоритно смотрелся в толпе благодаря своему брезентовому дождевику, форменной фуражке и рыжим кирзовым сапогам. Он живо напомнил Иллариону другого егеря, но Забродов прогнал воспоминания. Сейчас у него не было настроения заниматься подсчетом потерь и расковыриванием затянувшихся ран.

Для этого еще будет время, когда ему стукнет лет семьдесят — конечно, в том случае, если он доживет до столь преклонного возраста.

Электричка, наконец, тронулась, за пыльным стеклом проплыла и внезапно оборвалась полупустая платформа, мелькнули, ускоряя бег, и остались позади дома и огороды, и Илларион отвернулся от окна. Ему предстояло провести в дороге почти два часа, и Забродов с удивлением обнаружил, что это тяготит его. Он настолько отвык пользоваться общественным транспортом, не говоря уже об электричках, что сейчас испытывал по отношению к мстительному односельчанину Нефедова гораздо большее раздражение, чем когда обнаружил, что «лендровер» выведен из строя. Ему даже пришлось напомнить себе, что он не депутат Госдумы, а бывший спецназовец и, в принципе, способен спокойно переносить куда большие неудобства, чем двухчасовая поездка в пригородной электричке.

«Надо же, — подумал он, закрывая глаза, чтобы не видеть, как трое испитых субъектов напротив трясущимися руками откупоривают бутылку бормотухи, — это же надо, до чего я докатился! Без своей машины и своей квартиры я уже не человек! Все время что-то мешает, как камешек в ботинке, раздражает, выводит из равновесия, а когда копнешь глубже, обнаруживается, что ты просто потихоньку становишься старым брюзгой, которому надо, чтобы его посадили в уютное кресло с книгой в руках и оставили в покое… не забывая, впрочем, регулярно кормить. Закисли вы, товарищ капитан, на пенсионерских хлебах, плесенью покрылись. Ай-яй-яй…»

Сразу после Клина в вагон вошли ревизоры. Илларион рассеянно предъявил свой билет и снова закрыл глаза, все еще пытаясь уснуть, чтобы скоротать время.

Из этой затеи ничего не вышло — через минуту его внимание привлек набиравший обороты где-то за его спиной инцидент, грозивший, судя по всему, перерасти в полновесный скандал.

Обернувшись на шум, Забродов обнаружил, что все четыре ревизора собрались в кучу, обступив дремавшего в уголке у окна бородатого гражданина, который, похоже, наотрез отказывался просыпаться и «предъявлять билетик». Гражданина трясли за плечо, окликали и толкали под бока, но он оставался безучастным к потугам ревизоров.

— Во дает, — сказал кто-то. — Мне бы такой сон.

— Выпей пару литров, и у тебя такой будет, — оборачиваясь на голос, проворчал один из ревизоров. — Ну, что с ним делать? — обратился он к сослуживцам.

— Милицию вызвать, — ответил один из них. — Пускай снимают его с поезда к такой-то матери.

— Ишь, какой быстрый! — вступилась за сонного пассажира сидевшая рядом с ним старушка с кошелкой. — Чуть что, сразу высадить. Смотри, как бы я тебя самого не высадила!

— Вы потише, мамаша, — примирительно сказал ревизор. — Я на работе, а он безбилетный.

— Сам ты безбилетный! — не сдавалась боевая старушка. — Я сама видела, как он в кассе билет брал.

Да вон он, билет, из нагрудного кармашка торчит! Возьми и посмотри, если тебе надо, а человек пусть спит!

Из нагрудного кармана пиджака спящего пассажира действительно торчал уголок какой-то бумажки, которая вполне могла оказаться билетом. Ревизор пожал плечами и протянул руку, чтобы взять билет. Как только его пальцы коснулись бумажного уголка, спящий, не открывая глаз, сделал быстрое движение рукой, словно отгоняя муху. Ревизор затряс ушибленной кистью. Старуха с кошелкой злорадно захихикала. Илларион улыбнулся: все-таки на свете оставались вещи, которые не менялись с течением времени, и это было чертовски приятно.

— Вот зараза, — сказал ревизор и снова потянулся к нагрудному карману бородача. — Слышишь, парень, перестань ваньку валять! Сейчас милицию вызовем!

Бородач не ответил, но новая попытка забраться к нему в карман окончилась так же, как и предыдущая. Видя, что ревизоры и в самом деле вот-вот вызовут милицию, Забродов встал и подошел к ним.

— Разрешите, ребята, — сказал он, деликатно протискиваясь между ними. — Не волнуйтесь, все в порядке. Я его знаю.

— Он что, на самом деле спит или только прикидывается? — сердито спросил ревизор, разглядывая свои ушибленные пальцы.

— Спит, спит, — уверил его Илларион.

— А чего дерется? — совсем уже по-детски обиженно спросил ревизор.

— А не любит, когда у него по карманам шарят, — ответил Илларион и, наклонившись над спящим, негромко скомандовал:

— Караул, в ружье!

Бородач в поношенном пиджаке, линялых джинсах и старых коричневых туфлях встрепенулся, широко открыл глаза с розоватыми не то с перепоя, не то от недосыпания белками и вскочил так резко, что ревизоры шарахнулись во все стороны. Он проснулся не до конца, потому что, увидев камуфляжный костюм Забродова, слепо зашарил вокруг себя, пытаясь, по всей видимости, нащупать автомат.

— Ловко! — прокомментировал мужчина в очках — тот самый, который завидовал крепкому сну бородача, а старуха с кошелкой перекрестилась, испуганно отодвинувшись подальше от своего странного соседа.

— Вольно, — скомандовал Забродов. — Предъяви билетик, сержант. Да не мне, а вот ему.

Бородач не глядя сунул ревизору билет и протер глаза, очевидно, пытаясь сообразить, приснился ему Забродов или нет.

Ревизоры, недовольно переговариваясь и оглядываясь через плечо, покинули вагон.

— Ну, очухался? — спросил Забродов. — Где же это ты так набрался, сержант?

— Да кой черт набрался, — растерянно ответил бородач. — Три ночи не спал… Погоди, капитан, дай разобраться: это ты или не ты?

— Это тень отца Гамлета, — сказал Забродов. — Пошли, у меня там, кажется, было свободное местечко…

На Ленинградском вокзале они взяли такси и вскоре уже поднимались на пятый этаж старого, выстроенного в неопределенном и довольно причудливом стиле дома на Малой Грузинской. Игорь Тарасов, которого Илларион по старой памяти называл сержантом, все еще время от времени обалдело вертел головой и чесал затылок: меньше всего он ожидал встретить человека, о котором рассказывал легенды своим друзьям и сослуживцам, в пригородной электричке по дороге от больной тетки, собравшейся помирать, но в конце концов передумавшей и решившей на время отложить свою затею.

Илларион шел впереди, борясь с таким же желанием запустить пятерню под свое вылинявшее армейское кепи и как следует почесать затылок. Сегодняшнее происшествие было очередным доказательством старой истины: прогонять воспоминания бесполезно, они все равно просочатся наружу — например, приняв для разнообразия облик растерянного и невыспавшегося бородача тридцати пяти лет от роду. «Ну и черт с ними, с воспоминаниями, — подумал Илларион. — Что же делать, если мне есть, что вспомнить? Да и стыдиться мне, вроде бы, нечего.»