– Да… – протянул староста группы Димка Воробьев, пощипывая редкую юношескую бородку. В мягком вечернем свете, падающем из окна, он был похож на молодого монаха с какой-нибудь из картин Нестерова. Черный свитер это только подчеркивал.

– Как… – повторила Ангела Викторовна. – Вы поймите, ребята, что время было совсем другое. Сейчас мы бесконечно далеки от тех лет, ведь прошло уже больше полувека. Это – во-первых. А во-вторых… Хотя нет, пожалуй, это самое главное. Они были уже как бы и не от мира сего. В той сумасшедшей мясорубке, когда бок о бок с людьми воевали альвы, а против них вставал овеществленный Мрак, выживали и сохраняли рассудок только те, кто чувствовал свою правоту.

Она помолчала.

– Или, – добавила совсем тихо, – те, у кого был такой командир.

– В пределах допустимого? – с ужасом переспросила Зейнур. – И все? Это всегда так было? Одна строчка?

– Всегда.

Метель разыгралась к ночи.

Завьюжило так, что вытянутой руки было не увидеть – снежные хлопья неслись над землей, хлестали по деревьям, переметая все тропки и дороги. Беда человеку, который в такую круговерть окажется в лесу, далеко от жилья. Пропадет ни за что.

Деревня Грачи словно бы замерла. Даже собаки не перегавкивались, отлеживались по конурам, взъерошив шерсть. Редкие окошки светились сквозь снежную муть – в такую погоду даже сена корове подкинуть, и то хозяину надо набраться смелости.

Но военный грузовик, с кузовом, крытым брезентом, упорно пробивался по заметенной дороге. Рычал мотором, порой буксовал на одном месте. Тогда из-под тента молча выпрыгивали люди, наваливались плечами на мерзлое дерево кузова, выталкивали машину вперед и снова забирались под брезент. К полуночи трофейный «Опель Блитц» въехал в Грачи и замер, почти уткнувшись тупым носом в стену крайней избы.

– Ни черта не видно! – шофер, молодой парень в черном танковом комбинезоне, матюгнулся и вылез из кабины. Помогая фарам ручным фонариком, он посветил вокруг и похлопал по брезенту.

– Вылезай, приехали!

На голос лениво отозвалась собака – забрехала, зазвенела цепью. Скрипнула дверь, и на пороге избы встал здоровенный мужик в рубахе и подштанниках, с берданкой в руках.

– Кого там черти носят ночью? – громыхнул он могучим басом.

Под луч фар вышагнула фигура в черном, отозвалась спокойно:

– Чего ругаешься? Раз носят, значит, надо. Особый взвод, остановимся у вас тут на денек, – жилистый, невысокий мужик, по погонам судя – старшина, поднялся на крыльцо, не обращая внимания на ружье. Волосы на его непокрытой голове трепала вьюга. Хозяин невольно отступил на шаг, а когда глянул на петлицы – крест в звезде, так и вовсе опустил берданку и отвел глаза.

– Охотники? – пробормотал он и посторонился. – Заходите в избу… товарищ старшина. Только тесновато у меня, тут уж не обессудьте. Жена да трое ребятишек. Да замолкни ты! – это уже выскочившему с лаем псу.

Старшина обернулся в темноту, что-то тихо и неразборчиво сказал подбежавшему шоферу. Хозяин тем временем во все глаза смотрел, как из кузова один за другим бесшумно выпрыгивают солдаты. Подошли ближе, выстроились у крыльца. Все как один – широкоплечие, косая сажень в плечах, и самый малорослый – на полголовы выше командира.

– Разобраться по избам! – приказал старшина. – Саша, машину загони во двор и укрой как следует, а то с утра не откопаем. Выполнять…

Солдаты мгновенно исчезли в метели. Проводив их взглядом, старшина снова повернулся к хозяину и усмехнулся.

– Не узнаешь, Николай? Понятное дело, давненько я у вас не был. Ну, зови в дом, что ли. Парень я не гордый, где постелишь, там и лягу, – и, не дожидаясь ответа, сам шагнул в сени. Оторопевший мужик повесил берданку на гвоздь и поспешил следом за неожиданным гостем. В избе, при свете керосинки, которую зажгла полусонная жена, он уставился на старшину. Вгляделся хорошенько – и охнул.

– Степан? Ты, што ли? Степан Нефедов?

– Он самый, – военный пригладил волосы и сел на табурет, стягивая сапоги. Потом откинулся на стену и устало прикрыл глаза.

– Дак… это же сколько лет-то прошло? – Николай суетился, озадаченно взмахивал руками. Огромный, он был похож на медведя, который отмахивается от надоедливых пчел. – Ведь в самом начале войны еще…

– Да не мельтеши ты, Коля, – отмахнулся Нефедов, – сядь вот лучше, расскажи, что тут у вас и как?

Хозяин присел на скрипнувшую под ним скамью. Потом спохватился, снова вскочил.

– Степан, так что ж мы насухую-то с тобой разговоры разговариваем? У меня вот и самогон есть, и сало…

– Не пью, спасибо, – покачал головой Степан, – не приучен. Чаю выпью с удовольствием, а если и сахару в него положишь – так и совсем спасибо.

– Наталья! – шепотом, прозвучавшим чуть тише обычного баса, позвал жену хозяин. – Чайник поставь!

Его жена молча повозилась у печки, вздула огонь, поставила объемистый чайник и снова ушла в другую комнату, даже вроде бы и не глянув в сторону ночного пришельца. Нефедов улыбнулся.

– Хорошая у тебя хозяйка, Николай, нелюбопытная.

– Э! – махнул рукой мужик. – Ты не смотри, что слова не сказала. Завтра вся деревня знать будет, что ты вернулся. Баба же, сам понимаешь…

– Пусть говорит, – Нефедов думал о чем-то другом. Он рассеянно погладил кота, который мявкнул и перевалился на другой бок, и спросил: – Так значит, в Грачах спокойно все?

– А что здесь сделается? Всю войну тишина была. В начале, говорят, тоже. Да что я тебе рассказываю-то? Я как на пятый год по ранению комиссовался, сразу в председатели сельсовета и попал… Так и живем.

– Председатель сельсовета? – хмыкнул Степан. – Ишь ты. И в лесах спокойно?

– Так ведь ваши-то, Охотники, здесь в войну не один раз проходили. Тишь да гладь, – Николай помялся нерешительно, а потом все же спросил: – Слышь, Степан, вы-то сюда по заданию, или как?

– Или как, – отозвался Нефедов, снимая кипящий чайник, – или как. Постоим тут у вас сутки, отдохнем, метель переждем – и дальше поедем. Здесь нам делать нечего.

– Ну и слава богу, – Николай заметно повеселел, видно было, что разом успокоился и ободрился, – и то верно – что вам здесь делать-то? Но, однако, нагрянул ты, Степан, нагрянул… Кто бы и знал, что ты живой? Ведь даже Татьяна не верила.