Но не все активисты были бессовестными: так, один из них, знавший истинное положение дел, и случайно оказавшийся при отъёме домашнего имущества Глазыриных, заступился за семью. Угроза миновала, но лошадиную сбрую и упряжь забрали, обронив на прощание, что, мол, ещё наживёте.

Конечно же, Глазыриным, начинавшимсвоё житьё-бытьё с землянки, содеянное властями запомнилось навсегда и оставило горький осадок.

Из народившихся детей выжили в семействе только две дочери. «То оспа, то корюха косили детей… Сёдни робёнок бегает – резвится, а завтра – жив не бывал» – сокрушалась бабка, вспоминая те далёкие года. Особенно она убивалась по 9-летнему Павлику, которого им также не удалось выходить. После появления внуков чувство утраты как-то притупилось само собой.

Начавшаяся в 41-м новая война принесла новые страдания и лишения. Родители изо всех сил старались всячески помогать вышедшим замуж дочерям. У старшей дочери, проживающей на тот момент в Свердловске, они взяли на содержание трёхлетнего внука, вырастили до призывного возраста, помогли обрести специальность и после службы в армии определиться с местом в жизни.

Позже, уже после войны, чтобы не было обид, они у младшей дочери Валентины также взяли к себе на воспитание годовалую внучку Людмилу. Проживая у деда с бабушкой, она успешно окончила школу, а потом техникум. А родители, имея на руках ещё пятерых детей, не смогли бы дать возможность Людмиле продолжить образование и получить диплом. Благодаря этим своим близким людям, жизнь у неё сложилась более удачно.

Во время войны, будучи уже в пенсионном возрасте, Константин Павлович с Анной Александровной не могли оставаться в стороне и проявили образцовую гражданскую позицию.

Конечно, это – высокие слова, но дед с бабкой никогда не задумались бы над этим. Просто они поступали так, как им подсказывала совесть. Деда, не подлежащего по возрасту и здоровью для службы в армии, определили в деревенскую школу, которая перепрофилировалась под школу-интернат для эвакуированных из Ленинграда детей. Он был там за дворника, плотника, столяра, истопника, стекольщика и за советчика во всём.

Работы – невпроворот, но дед старался делать всё возможное и невозможное, чтобы облегчить быт настрадавшихся детишек. Хозяйка у него, имея на руках четырёхлетнего внука, управлялась дома с хозяйством и работала в колхозе. Он появлялся дома ненадолго, чтобы вымыться в бане, передохнуть и взять какой-то потребовавшийся инструмент. Об этом вспоминала бабка уже после смерти деда. По её словам, он, вымывшись, соберётся поспать, а сна нету. Поворочается с боку на бок и, не уснувший, встаёт. Изучив повадки мужа за долгую совместную жизнь, она не могла понять причину такого поведения. Оказалось, что он не мог тогда осмелиться, чтобы попросить у бабки разрешения привести домой одну из эвакуированных девочек. Он прекрасно понимал, что дома нужда, что старшая дочь в Свердловске с большой семьёй перебивается кое-как и у младшей Валентины муж воюет, а она, с грудничком на руках, бедствует. Выпытав у хозяина, о чём тот искренне сокрушается, умудрённая жизнью бабка была бы не она, если бы позволила себе не поучаствовать в судьбе попавшего в беду ребёнка. Пережившая несколько голодовок, она всегда впоследствии неназойливо резюмировала, что при наличии коровушки да картошки можно и без хлеба продержаться. Нужно было видеть, как обрадовался дед, когда услышал согласие бабки. Незамедлительно он отправился в школу и вскоре явился уже с девочкой. Повидавшая в жизни всякое, бабка не могла не ужаснуться от увиденного: косточка к косточке, почти безучастные, запуганно-отрешённые недетские глаза. Содрогнулась хозяйка при виде кишащих вшей, которые заполнили каждую складочку убогой одежонки, а про голову и говорить нечего. Обстригли они её тогда наголо, сожгли всё вместе с одеждой, отмыли в бане, накормили, уложили спать, а потом не могли добудиться и всё подходили посмотреть – жива ли. Она же, видимо, отсыпалась за всё предыдущее время.

После этого визита и процедур Нина (так звали девочку) стала везде и повсюду тенью ходить за дедом и после занятий в школе проситься к ним домой – видимо срабатывал инстинкт самосохранения. Так, раз за разом, Нина Владимирская стала пусть не узаконенным, но полноправным членом семьи Глазыриных.

Закончилась война, подошло время разъезжаться интернетовским питомцам, а Нине ехать было некуда и не к кому. Не могли же они, добродушные люди, выставить её за ворота. Быстро прошло время, после десятилетки она поступила в институт и, не без помощи стариков, его закончила. Потом, работая учителем в школах Свердловска, Нина поддерживала постоянную связь со своими спасителями и, уже с подрастающими своими детьми Сергеем и Катериной, навещала стариков в деревне. Позже, после их смерти, связь по неизвестным причинам оборвалась.

Освещая жизнь этих простых людей, нельзя не вспомнить ещё один случай, который характеризует их порядочность и заслуживает внимания. Вскоре после войны к ним в деревню приехала учительница, чтобы обучать деревенских ребятишек. Как получилось – доподлинно не известно, но некоторое время она с 3-4-летним сыном квартировала у деда с бабкой. Гостеприимные хозяева выделили квартирантке угол в своём уютном доме. Пожив некоторое время, она засобиралась с демобилизованным из армии солдатом, проходившим службу неподалеку, уехать на его родину. Уезжая, попросила хозяев в течение нескольких недель присмотреть за сыном, клятвенно заверяя при этом, что, устроившись на новом месте, сразу же возвернётся, чтобы забрать его с собой. Уехала мамаша – и исчезла. Глазырины в ту пору жили одни. Парнишка полюбился ими и жил – проживал у них за родного. Сколько уж прошло времени, бабка не запомнила, но через довольно значительный перерыв из какой-то отдалённой деревни в их округе на лошадке приехал родной дед мальчика, чтобы забрать внука. Мальчика звали Витей. Витя, разобравшись в чём дело, с плачем убегал и прятался. Они сами-то уже привыкли к нему, но приехавший дед – родная кровь. После длительных убеждений и уговоров, паренька удалось всё-таки собрать и отправить с родным дедом. Бабка же, обещавшая ему при расставании, что будет навещать его на новом месте, бегала впоследствии за многие километры, чтобы повидаться с мальчиком.

Я не идеализирую эту супружескую пару, и такая, как у них, жизнь являлась для современников нормой, по которой жили в то время. Они не смотрели на жизнь потребительским взглядом, не занимались накопительством. У них было всё честнее, чем у нас теперь, а мерилом их достатка и благополучия считалось мирное небо, крыша над головой, да хлеба досыта. Правда, много позже, оставшись без деда, бабка для себя вывела ещё одно определение, которое гласило, что в старости дрова дороже хлеба. Мы тогда как-то недопонимали этого, а сейчас, осознавая сказанное, понимаешь, что в этих её словах была большая доля правды. Если разобраться, то действительно, в деревне для немощных заготовка дров является трудным делом, и получается – голодному в тепле гораздо комфортнее, чем сытому на холоде. Они и коровушку держали до глубокой старости, считая без неё жизнь скучной и неполноценной. И сено заготавливали самостоятельно, поскольку дом у них находился на окраине деревни, а за огородом – речка Ключик, с примыкающими к её пойме лугами. Травостой хороший, а главное – рядом с домом. Деду было за удовольствие страдовать в этих живописных местах. По его воспоминаниям, а также по преданию местных жителей, в те места, будучи в 50-х годах командующим Уральским военным округом, несколько раз приезжал отдыхать и поохотиться маршал Г. К. Жуков. Наличие нескольких небольших озёр, речка Ключик и протекающая рядом Исеть позволяли в те времена гнездиться уткам. К тому же место было довольно уединённое. Всё это было определяющим для выбора охотничьего угодья.