И тут уж все начинают меня чмырить.

— Да чо вы пристали! — отшучиваюсь я. — Просто так, попробовал. Херня всё, конечно, этот велик.

— Ты чо, один катался? — Снова начинает ржать Пашок.

— Да я так, по лесу только…

В общем, этот разговор мне совсем не нравится, но на моё счастье приходят девчонки и внимание переключается на них. Настя Доронина сразу начинает на мне виснуть, лезет целоваться, обнимает. А мне же теперь надо быстро доказать, что я совсем не педик, поэтому мы с Настей скоро уединяемся в подъезде. Мне надо по-быстрому её трахнуть, чтобы она осталась довольна и рассказала потом девчонкам, а те — пацанам, что со мной всё в порядке. Правда, чтобы возбудиться, я теперь представляю перед собой Артёма Левина. Я даже почти чувствую аромат его туалетной воды. Я даже кончаю с Настей. Но это меня совсем не радует. Какой же я больной на всю голову. Я точно педик — уже нет никаких сомнений. Это не пройдёт, раз уже так далеко зашло.

Наступают выходные. Те самые, когда родители Димки сваливают на дачу. Не сказать, что я влюблён в Сорокина, но он хороший парень. Если бы только ни его дружки гопники. А Димка, он неплохой, трогательный, запутавшийся. Я таким был года два назад. Как-то у него позже всё случилось. Но он искренний, когда мы вместе, да и мне с ним почему-то спокойно и легко. Правда, он чокает все время и вообще иногда выражается как гопник. Впрочем, чему я удивляюсь. На самом деле, жаль его. В такой компании и вдруг оказаться геем — это не моё фигурное катание и поездки на сборы. Это просто полный трындец. Я бы точно не выжил. Даже с моими родителями, давно бы вены себе вскрыл. С такими друзьями Димке каждый день — как по канату над пропастью ходить. Главное, чтобы они его не раскололи, в таком случае его ничто и никто не спасёт. У меня даже мурашки, как подумаю, что они могут с ним сделать.

В назначенное время я прихожу домой к Диме. Он со страшим братом, мамой и отчимом живет в типовой двушке. Места, конечно, тут не много. Маленькая кухня, в большой комнате, видимо, живут мама с отчимом, а в маленькой — Сорокин с братом. Тут две кровати, два письменных стола и шкаф. Пройти уже, собственно, негде. Мебель старенькая, заклеенная какими-то стикерами. Дима садится на кровать и смотрит на меня. Он очень волнуется. Он невероятно растерян.

— Я пойду, принесу чего-нибудь… — бурчит он, быстро уходит на кухню и возвращается с двумя банками дешёвого алкогольного коктейля. — Будешь?

— Нет, — кривлюсь я.

— Извини, — виновато опускает глаза Сорокин. — Я просто не смогу, если буду трезвый…

— Послушай, я могу уйти, — отвечаю. — Никто же тебя не заставляет. Это ты меня пригласил. Не хочешь, не надо…

Димка, бедный, мечется, суетится, как будто пытается отложить момент оглашения приговора. Мне его так жаль, что я правда лучше бы ушёл. К тому же, мне не очень хочется быть тем, кто ему этот приговор огласит. Он только столкнулся с этим, только ввязался в бой со своей сексуальностью и ещё искренне надеется, что всё пройдёт. Вот сейчас попробую, не понравится, и сразу пойму, что никакой я не гей. Конечно, я тоже проходил через это. Наверное, все проходят. До последнего думаешь, что пройдёт, что не понравится. Ведь это же мерзость. Все же всюду только и говорят, что это отвратительно. Ну как такое может понравится тебе! Такой стыд! Я прямо как молитву себе под нос шептал одними губами в свой первый раз с парнем: «Нет, нет, мне не нравится. Это ужасно. Никогда, не мне…» А потом — бах — и тебе нравится. И не просто нравится, а очень даже. Так нравится, что ты хотел бы повторить. И повторяешь потом ещё не раз и не два. И каждый раз — ничего кроме стыда и почти непреодолимого желания вскрыть себе вены.

— Хочу, — прерывает Димка, быстро, почти залпом выпивает одну банку, потом подходит ко мне и целует в губы.

Так невинно целует, так несмело и нелепо. Потом отрывается, вздыхает тяжело словно перед подводным погружением и снова касается моих губ своими.

— Ты и с девушками так же целуешься? — С улыбкой спрашиваю я.

Я ни в коем случае не хочу обидеть Димку, просто хочу немного разрядить обстановку. Я смотрю ему в глаза, немного склонив голову, потом обнимаю за поясницу и целую по-настоящему. Я чувствую, как дыхание Сорокина учащается, он закрывает глаза и ближе прижимается ко мне. Вот он, твой приговор, Дима Сорокин: виновен. По всем статьям виновен. И нет у тебя пути назад. Ты можешь сомневаться, но я знаю. Я сам когда-то пытался этот путь отыскать.

Потом мы стоим, обнимая друг друга. Дима — в смятении, я — в ожидании. Я вообще себя очень неловко чувствую в его квартире и всё время думаю, вдруг его родители вернутся неожиданно с дачи.

— Как мы будем это делать? — Тяжело сглатывая, спрашивает Сорокин.

— Как хочешь, — отвечаю я, молчу немного и исправляюсь. — А как ты хочешь?

Он пожимает плечами, открывает ещё одну банку коктейля и так же быстро выпивает.

— Я читал, я всё знаю, ты не думай… — тараторит он.

— Да хватит, — перебиваю я. — Что ты там читал! Как ты хочешь? Ты вообще хочешь?

— Да, хочу… — робко отвечает он, стыдливо опускает глаза и почти шепотом произносит, что хотел бы заняться оральным сексом.

Проще говоря, Дима хочет сделать мне минет. Я почти уже восхищаюсь этим парнем — сам я к оральному сексу довольно долго шёл. Для меня это было всё же через чур, совсем из ряда вон, просто верхом стыда и извращения. У Димы, конечно, ничего не получается и очень скоро я останавливаю его. Мы сидим на его кровати и молчим. Да и что тут скажешь — я не думал никогда, что мне придётся быть для кого-то первым гомосексуальным опытом.

— Может, попробуем… — начинает Дима неуверенно, почти заикаясь, — чтобы я сзади… то есть, актив… ну, или как правильно назвать…

Я чувствую, ему так не по себе, что думаю, лучше бы вообще молчал. В самом деле, без слов можно было бы как-то разобраться — от этих разговоров только хуже.

— Угу, — киваю я, — только аккуратнее.

Но аккуратнее у Сорокина, конечно, не получается. Мало того, он ничего особенно не знает о нетрадиционном сексе, так ещё и волнуется, трясётся весь. Он двигается резко и сковано. Ощущения у меня от его попыток осознать свою гомосексуальность, мягко говоря, не самые приятные.

— Блин, — я матерюсь и разворачиваюсь к нему. — Дим, я тебе что, девка какая-нибудь подъездная!

— Извини… — бормочет он.

Зря я так сорвался на него — тут же жалею. Ему вообще хреново становится. Надо быть сдержаннее, а то Сорокин сейчас сквозь землю провалится.

— Может, тогда ты… — неуверенно предлагает он.

Я соглашаюсь.

Первый раз — это очень важно. Я понимаю. С девушкой, не с девушкой, — всё равно. Если первый раз попадётся какой-нибудь козёл, то потом вообще ни с кем можешь не захотеть близости. Я помню свой первый раз — я волновался как перед самым важным выступлением на льду. Даже перед самыми важными выступлениями я так не волновался. И я понимаю, что сейчас творится в душе у Сорокина. Слишком хорошо понимаю. Я очень не хочу обидеть его или задеть. Я стараюсь всё делать и двигаться очень медленно, пытаюсь говорить с ним. Я не хочу, чтобы у него остались неприятные ощущения.