Лебедев был одним из первых в России, кто увидел в системе Бертильона будущее криминалистики и вообще всей политической и уголовной полиции. В одной из своих книг он писал: «Я имел возможность ознакомиться [с методами криминалистики] в 1897 г. в Париже благодаря любезному мне содействию и личным указаниям самого Бертильона»[116]. Будучи главой Московской сыскной полиции, он считал необходимым повсеместное изучение и внедрение этого предмета, в частности в Отдельном корпусе жандармов. В 1903 г. он издал свою книгу «Справочный указатель для чинов полиции. Фотографии профессиональных преступников по категориям с очерком антропометрии и приложением краткого воровского словаря». В этой работе Лебедев писал: «Антропометрия Бертильона имеет двоякую цель: во‐первых, регистрацию преступников для отождествления их впоследствии и открытия преступного прошлого и, во‐вторых, помощь полицейской и следственной власти в распознании и отыскании преступников и вообще в соображениях и действиях по розыску»[117].

Вскоре после выхода книги Лебедеву поручили читать лекции по антропометрии и дактилоскопии на жандармских курсах, а в 1909 г. в Санкт-Петербурге в типографии МВД он выпустил свой главный труд – трехтомное «Искусство раскрытия преступлений». Первый том назывался «Дактилоскопия (пальцепечатание). Регистрация и установка личности преступников при помощи оттисков кожных линий пальцев рук. Дактилоскопический метод в расследовании преступлений», два следующих соответственно «Антропометрия» и «Судебно-полицейская фотография». Пособие это было составлено непосредственно для преподавания на открытых в 1908 г. при департаменте полиции по приказу Столыпина курсах уголовного сыска для начальников только что учрежденных 89 сыскных отделений. Однако оно было пригодно и для жандармов.

В 1903–1914 гг. В. И. Лебедев опубликовал 13 книг по фотографии, антропометрии, дактилоскопии, применению собак на жандармско-полицейской службе (он являлся одним из инициаторов направления и виднейшим полицейским собаководом в России) и прочим проблемам, связанным с теорией и практикой сыскной работы в империи. Одной из главных целей своей жизни он видел создание всемирной базы фотографий и антропометрических данных на преступников, чтобы можно было, делая запрос, в течение нескольких суток установить личность тех или иных эмигрировавших за рубеж преступников, арестовать их силами местной полиции и передать в руки русского правосудия. По сути, речь шла о создании Интерпола.

Перед Первой мировой войной эта мечта Лебедева начала сбываться. С 14 по 19 апреля 1914 г. в Монте-Карло под покровительством князя Монако Альберта I прошел Первый международный конгресс судебной полиции. В конгрессе приняли участие представители полиции и прокуратуры более чем из 23 стран – России, Франции, Германии, Австро-Венгрии, Нидерландов, Бельгии, Люксембурга, Испании, Италии, Монако, Дании, Швейцарии, Сербии, Болгарии, Румынии, Турции, Португалии, Персии, Египта, Сальвадора, Бразилии, Гватемалы, Мексики и др. Не было только делегатов от Великобритании и США. Председателем выступил Фердинанд Ларнод, декан факультета права Парижского университета[118]. Одним из почетных сопредседателей конгресса был делегированный на конгресс от российского МВД Василий Иванович Лебедев. Вместе с Мари-Франсуа Гороном, бывшим шефом парижской полиции, и доктором Рейссом, директором Института криминалистики при Лозаннском университете, он руководил работой первой секции, где рассматривались вопросы, касавшиеся организации полиции (Questions de Police)[119].

Резолюции второй секции, которая была непосредственно посвящена антропометрии и в работе которой также принимал участие Лебедев, были весьма определенными: «Ввиду создания Международного бюро идентификации, Конгресс выражает пожелание, чтобы правительство княжества Монако выступило с инициативой и обратилось к правительствам стран мира с предложением сформировать состоящую из специалистов международную комиссию, в обязанности которой вошло бы проведение подготовительной работы по созданию в Париже, при условии согласия французского правительства, международной картотеки особых примет, системы классифицирования соответствующих карточек»[120].

Другим видным криминалистом, читавшим лекции и проводившим практические занятия на жандармских курсах, был сотрудник Особого отдела статский советник И. А. Зыбин. Ему было поручено ознакомить с шифровальным делом готовившихся к поступлению в корпус офицеров[121].

С середины 1870‐х по 1916 г. численность ОКЖ выросла почти в 2,6 раза – с 6011[122] до 15 718[123] человек. Доля офицерского состава в корпусе составляла в разные годы 7–8 % от общего наличного состава. Из офицеров корпуса 86 % придерживались православного вероисповедания, 12 % были протестантами, 2 % – католиками, 1 офицер – мусульманином. Только 3,5–4 % офицеров имели высшее военное образование – окончили курс военных академий[124]. Среди унтер-офицерского и рядового состава преобладали «русские», под которыми имелись в виду великороссы, малороссы и белорусы и вообще уроженцы центральных, восточных и сибирских губерний, Малороссии, Новороссии и Юго-Западного края. Их было 90 %. По вероисповеданию 94,5 % нижних чинов были православными, около 5 % – лютеранами. Униатов, католиков и мусульман было незначительное число[125].

Если в первой половине XIX в. не существовало никаких национальных ограничений для приема в жандармерию, то с ростом революционного движения они стали появляться. В 1867 г. было принято положение Военного совета «о воспрещении принимать на службу в корпус жандармов лиц польского происхождения, католиков или лиц, женатых на католичках»[126]. В 1869 г. запрет был внесен в состав Свода военных постановлений[127]. В корпусе жандармов началась чистка нижних чинов[128]. Однако по отношению к офицерам-католикам руководство проявило мягкость, позволив им продолжить службу. До Польского восстания 1863 г. в русском офицерстве процент поляков-католиков был очень высок (на 1862 г. в среднем по армии 20,06 %, причем в кавалерии – 23,5 %)[129]. Не вводя запрета на офицерскую службу поляков-католиков, государство обязало их представлять свидетельство местных властей о политической благонадежности и «преданности России». Полякам и другим офицерам, женатым на польках-католичках, воспрещалось служить в Варшавском военном округе, на Кавказе и в крепостях Европейской России. Эта мера дала некоторый результат: процент таких офицеров резко упал, и в 1912 г. поляков в офицерском корпусе было 5,4 %, а в целом католиков чуть больше – 5,5 % (за счет католиков-литовцев)[130]. Характерно, что жесткий запрет на прием поляков и католиков в жандармерию был принят на несколько лет позднее, чем антипольские меры в армии в целом. Вероятно, это было связано с тем, что в жандармерию изначально уже набирали людей политически благонадежных.