– Ты верен себе, – удовлетворенно произнес Орлов. – Я и не ждал от тебя другого ответа, хотя должен был сделать тебе подобное предложение. Коли так, наберись терпения и выслушай меня дальше. Дело гораздо сложней, чем ты предполагаешь. Я доверяю тебе как себе и хочу сделать тебя своим душеприказчиком.

– Я весь внимание.

– Ты, возможно, не знаешь, что у меня нет прямых наследников. Но это не значит, что род Орловых на мне заканчивается. Я никогда тебе не говорил, я вообще не мог об этом думать без боли, но у моего отца в России осталась родная сестра, то есть моя тетка. Отец мечтал ее разыскать, но ты понимаешь, что это невозможно было сделать в те времена. Тетка Вера, а точнее, Вера Григорьевна, в девичестве Орлова, лет этак на пятнадцать моложе отца. Так что, если даже ей и удалось пережить все те ужасы и испытания, которые выпали на долю моей Родины, скорее всего, ее давно уже нет на этом свете...

Прикованный кучей проводов и трубок граф не смог сдержать накатившую слезу. Тьерри, конечно, заметил эту извечную спутницу людского горя. Хотя, строго говоря, ему, знатоку русской души, было непонятно, что за реки скорби несла она с собой. Но спрашивать ему показалось неудобным.

– ...Однако у нее могли остаться дети, внуки. Почему-то я уверен, что так оно и есть. Ты же знаешь, Пьер, интуиция крайне редко меня подводила.

– Я знаю.

Андре неожиданно одолел приступ кашля. Лицо его исказилось в судорогах, на губах выступила сукровица. Но он быстро взял себя в руки.

– Я должен открыть тебе еще одно принципиально важное обстоятельство: мое состояние необычно и нетипично для нынешнего времени. У него, как в яблоке, несколько зернышек, которые абсолютно не связаны с собой.

Пьер Тьерри на какое-то мгновение даже забыл, что перед ним умирающий друг, настолько ему стало любопытно.

– Это остатки состояния моей фамилии, которые еще задолго до октябрьского переворота в России были сконцентрированы в Англии. Я, кстати, понятия об этом не имел, пока отец вдруг на досуге не осознал, что мы с ним остались вдвоем. Вдвоем из всей ветви Орловых...

– Прости, дружище, но как-то не вяжется твое упоминание о неких «остатках» состояния и неком понятии их «концентрации» в Англии, – осторожно заметил Пьер. – Впрочем, не хочешь – не говори.

– Отчего же? Сегодня между нами не должно быть тайн. Поверь, я правильно упомянул про остатки. Я имел в виду только те ценности, которые не ушли в небытие, не растворились, не пошли на оплату счетов в первые годы эмиграции, страховку и прочее. – Андре от волнения даже попытался приподнять голову с подушки. Но это ему удалось лишь на какоето мгновение. – Кстати, только страховка покрывает семейных ценностей более чем на полтора миллиарда фунтов стерлингов.

Тьерри от неожиданности присвистнул. Он ни на секунду не усомнился, что друг не кривит душой.

– Еще раз прости, Андре, что вторгаюсь на запретную территорию, – проговорил он, но, увидев непонимающий взгляд больного, добавил: – Возможно, я неточно выразился, но имел в виду, что это не моего ума дело.

– Хватит! Оставь эти ваши версальские реверансы, – неожиданно жестко потребовал умирающий друг. – Говори, что ты хотел спросить?

– Из каких средств ты оплачивал все эти годы такую колоссальную страховку?

– Справедливый вопрос. И он имеет ответ, поскольку напрямую касается другой частицы сердцевины яблока. Речь идет о предприятиях, или, как модно сейчас говорить, холдинге, выполняющих сверхсекретные заказы ряда правительств. Замечу, канадский сегмент тут далеко не самый крупный.

– То есть, если на минуту представить, что наследники в России все же отыщутся, то, вполне вероятно, возникнут непредвиденные осложнения с государством.

– Здорово, что тебе ничего не надо объяснять. Спасибо, что и таким образом ты бережешь мои последние силы. Именно по этой, весьма щекотливой причине я и позвал тебя. Наверное, мне следовало самому вплотную заняться поисками наследников, когда открылись границы. Тем более что я всегда мечтал побродить по тем местам, где родился и вырос мой отец. Но до дела так и не доходило. А теперь, сам видишь... – Орлов замолчал, словно окончательно исчерпал остатки сил.

В дверь палаты постучала медсестра.

– Доктор просил не утомлять больного длинными беседами. А вы уже, простите, свой лимит исчерпали, месье, – обратилась она к посетителю, хотя на самом деле ее реплика была адресована непосредственно Андре.

– Передайте доктору, меня ничто не в состоянии утомить больше, чем прожитые годы. Пусть не волнуется. Я скоро умру. Осталось совсем немного. Вы лучше, сестра, не сочтите за труд, выясните, подошел ли мистер Розинский?

– Да, он уже давно ждет.

– Сделайте милость, попросите его войти через пять минут.

Когда дверь закрылась, Андре собрал остатки угасающих сил, чтобы завершить разговор:

– Не скрою от тебя, Пьер, что завещание я составил сразу, как мне сообщили, что опухоль неоперабельная. Так что теперь тебе как моему душеприказчику предстоит сделать то, что не сделал твой покорный слуга: придется любой ценой разыскать моих родственников. Можешь не скупиться на расходы, распоряжения на этот счет уже даны. Не разыщешь – все сгинет в тартарары. Ты же тоже отказался?! А я не намерен больше ничего менять.

Тьерри не знал даже что ответить. Впрочем, Андре Орлов и не ждал никаких слов. Для себя умирающий уже все давно решил.

– Сейчас я представлю тебя моему адвокату. В принципе, можешь на него положиться, я не сомневаюсь, что мистер Розинский глубоко порядочный человек. Тем более, что в завещании мною все прописано. Обрати, дружище, внимание на главное мое условие в нем: завещанное не может ни при каких обстоятельствах отойти в пользу какого-либо государства. Денежные средства должны получить прямые наследники, а судьба моего бизнеса должна решаться исключительно путем политических переговоров с обязательной финансовой компенсацией тем же наследникам. Не мне тебя учить, как действовать, когда вопрос касается не только больших денег, но и ко всему прочему затрагивает оборонные интересы. То есть политику. Тут я могу положиться только на тебя, мой старый и верный друг. И последнее. Как только познакомитесь с Розинским, сразу покинь меня. Я не желаю остаться в твоей памяти раздавленным и беспомощным. Нам вообще больше не следует видеться. Тем более что вот-вот испущу дух. И помни, я бесконечно тебе доверяю. – В палате повисло тягостное молчание, которое прервал сам Андре: – Побудь в Монреале несколько дней. Осмотрись. Тебе передадут ключи от дома. Прислуга в твоем полном распоряжении. Договорись с Розинским о линии поведения, о первых шагах и прочем... – Дышать Андре становилось всё труднее и труднее. Последнюю фразу он произнес совсем тихо, Пьер едва его услышал: – Я хочу, чтобы ты дождался моих похорон...

В отличие от того, каким Пьер Тьерри заранее нарисовал себе образ адвоката Марка Розинского, тот оказался высоким симпатичным мужчиной лет тридцати пяти – сорока. В России за ним наверняка прочно утвердилось бы понятие «новый русский», с той лишь разницей, что он никогда не жил в России, а в Канаду перебрался из Израиля, куда в начале шестидесятых эмигрировали его родители.