Александр тоже изучил все «нюансы» своего приятеля. И если тот звонил и о чем-то тревожился, значит, неспроста.

– Стало быть, любовь, говоришь?

– Любовь.

– Надо все это переварить, – после довольно продолжительной паузы наконец сказал Духон. – Старик! Может, ты присутствуешь на судебном процессе по делу современных Ромео и Джульетты. На валдайский манер.

– Пока, пожалуй, только над Ромео. Но Джульетта тоже получит все сполна. Будь уверен. И от родни, и от местной общественности. Не сомневаюсь.

«А Палыч, похоже, в точку попал, – согласился Лев с этим, строго говоря, лежащим на поверхности определением. – Валдайские Ромео и Джульетта. Надо будет обязательно продать этот заголовок для статьи той журналистке, что возмущалась на площади. Заодно с ней и познакомлюсь».

– Так что ты думаешь? Я так и не понял, – спросил он в трубку.

– Я же сказал, надо подумать. Ты пару дней там еще посмотри, послушай, а к пятнице возвращайся в Москву. Здесь и потолкуем.

Багрянский не очень охотно направился назад к Дому культуры. Уже подходя, он заметил, как внутрь прошмыгнул глава местной администрации Царьков, а с ним еще какие-то неизвестные персоны, явно не из простых смертных. Надо будет попытать Родиона Корниенко – кто есть кто.

Он отыскал взглядом столичную журналистку, которая сидела на скамейке под деревьями и что-то усердно записывала в блокнот. Ее коллег, что было весьма кстати, рядом не было.

– Можно я присяду? – приняв самый приличный вид из всех возможных, спросил он. – Если, разумеется, ваш спутник не вернется?

Женщина с интересом подняла на него глаза.

– Да он уже в баре на площади водку пьет со скоростью бутылка в час. И еще наверняка пивом запивает. Так что вряд ли сюда вернется. А вы, судя по всему, не местный?

– Этот вопрос означает, как я понимаю, что визуальный контроль завершен и я могу сесть рядом? – Багрянский улыбнулся и сел. И наклонившись к самому уху соседки, добавил: – Правильно вычислили. Из Москвы. Как и вы. И даже ваш коллега. В прошлом. Об остальном, если не будете возражать, поговорим вечером. Обменяемся впечатлениями, поужинаем.

– Где здесь поужинаешь? – с известной долей досады заметила журналистка. Ее аккуратное маленькое ушко источало милейший аромат туалетной воды, явно не валдайского происхождения. Багрянский предпринял серьезное над собой усилие, чтобы не переусердствовать.– Место найдется. Было бы согласие.

На какое-то время они оба позабыли, зачем здесь находятся, что там, в Доме культуры, уже началось вечернее заседание суда.

– Встать! Суд идет, – второй раз за день в зале прозвучала эта, пожалуй, самая популярная в любом судебном процессе фраза.

«А заслужили ли мы, судьи, чтобы нас встречали подобным церемониалом?» – неожиданно для себя подумала Зуева, занимая место председательствующего в процессе.

Прошло всего несколько часов с начала суда, а она уже ощущала себя уставшей и разбитой. Причем, что совсем странно, в обед, прошедший в тяжелых раздумьях, она устала больше, чем за все минувшее утро. То и дело возвращаясь мыслями к материалам предварительного следствия, Зуева почему-то ни на минуту не сомневалась, что ее непосредственное начальство – по собственной ли воле или с чьего-то указания, – перенесшее рассмотрение дела на областной уровень, наверняка надеялось, что процесс надолго не затянется. Так ее и напутствовал председатель областного суда Никодимов: «Дня три, от силы – неделя на все про все».

За обедом, который она провела в гостиничном номере в одиночестве, судья долго ломала голову: почему такая спешка? На поверхности лежала лишь одна резонная мотивация: суд надо вершить крайне быстро, иначе – кто-то опасается – процесс может рассыпаться в любой момент. По какой уж причине, Зуевой было невдомек.

Галина Николаевна посмотрела на присяжных заседателей. Может, все же в них ее спасение?

Вопреки ее ожиданиям первый день суда пока проходил гладко, без особых сенсаций и сюрпризов. Отлично понимая, что, несмотря на его закрытость, дело все же получит достаточно широкую огласку, а в перспективе и вовсе обещает стать скандально известным, судья Зуева старалась вести заседание четко и неторопливо. Ей непременно хотелось убедительно продемонстрировать, что правосудие неподвластно влиянию со стороны, тем более толпы. А сама она абсолютно уверена в себе, абсолютно независима и невозмутима. Судья как бы параллельно спрашивала: а не обманывается ли она, заверяя себя, что все эти ее декларации будут соблюдены? Если вина подсудимого будет доказана, то, подчиняясь исключительно духу и букве закона, приговор будет вынесен. Строгий, но справедливый.

Среди присяжных произошло заметное оживление, когда после однообразной и утомительной процедуры утверждения присяжных заседателей и «выяснения отношений» с подсудимым слово взял прокурор.

Судья еще не успела завершить фразу о том, что слово предоставляется государственному обвинителю, как Гришайло вскочил с места, словно отскочивший от пола мячик.

– Пожалуйста, Виталий Титович, – то ли подбадривая, то ли осаждая его пыл, добавила Зуева. А про себя подумала: «Колобок. Ну, вылитый колобок, только в форме». Она едва удержалась от смеха.

Словно вновь угадав, о чем подумала эта бывшая красавица Зуева при виде его нелепой и никак уж не статной фигуры, Гришайло незамедлительно решил произвести впечатление своим действительно значительным голосом.

Виталий Титович деловито кашлянул. Потом, немного помедлив, извлек из бокового кармана синего форменного кителя платок, отер им пот с блестящей, как полированный шар, лысины.

– Ваша честь! – кивком головы он поприветствовал судью. – Уважаемые присяжные! – отвесил он реверанс и в их сторону. – Грустно сознавать, что мне приходится участвовать в процессе вершения правосудия по столь одиозному делу, каким является данное. И пусть вас не обманывают ощущения. Продолжается все тот же суд, который мы внутренне ведем каждый с самим собой – дома, на улицах нашего чудесного старинного города – с той самой поры, когда эта судебная история стала достоянием общественности. Я вижу среди вас, уважаемые присяжные заседатели, многих из тех, кого регулярно встречаю на наших улицах. Я заглядываю вам в лица и вижу в них немой укор, обращенный ко мне не только как к районному прокурору, но и как к земляку. Ваши глаза спрашивают меня: как это могло случиться? И вот сегодня я понимаю, что вы хотите наконец услышать голос правды, принципиальный голос справедливости, голос закона! Мне ужасно стыдно сознавать, что... – тут обвинитель с известной долей издевки указал на сидящего за решеткой Сироткина – ...правосудие над этим человеком в его истинном смысле, увы, все еще не свершилось. И именно этот неоспоримый факт точит мою душу. А теперь позвольте мне рассказать, господа присяжные, в чем конкретно обвиняется подсудимый Сироткин.

Гришайло уже уловил, что его внимательно слушают. Он сумеет сделать так, что и дальше будут внимать каждому его слову. Потому что, собственно, он – часть общественности, плоть от плоти ее. Он выражает мысли всех горожан, независимо оттого, что их сегодня и нет в зале. Он с народом. Полсотни страниц – текст его вступительного слова – лежали на столе, и он картинно брал листок за листком.