– Ты тоже не бросила, – с ухмылкой заметил он.

– Не вижу смысла… К тому же мы вроде говорили не о нашем с тобой пристрастии к табаку.

Я встала перед ним.

– Эдвард, посмотри на меня.

Он послушался. Я поняла, что мне предстоит услышать малоприятные новости.

– Эбби? С ней все в порядке, да?

Иначе и быть не может, она стоит у меня перед глазами, на велосипеде, как в нашу первую встречу, такая же брызжущая жизнью, вопреки возрасту.

– Она больна.

– Но… она выздоровеет?

– Нет.

Я прижала ладонь ко рту. Эбби – фундамент семьи, такая по-матерински заботливая, доброжелательная и щедрая. Я вспомнила, как, решив, что я слишком худая, она стала пичкать меня морковным кексом, едва ли не силком запихивая ломти в рот. Я почти физически ощущала ее последнее объятие, когда я попрощалась с ней; а она попросила: “Давай о себе знать”. В тот момент я этого не понимала, но в действительности Эбби оказала на меня серьезное влияние – во многом благодаря ей я начала выздоравливать. А я ее бросила.

Я пыталась вернуть себе самообладание, и в эту минуту рядом с нами вырос Оливье. Эдвард заметил, что я отвлеклась, и обернулся. Мужчины пожали друг другу руки, а Оливье скромно коснулся моих губ.

– Все в порядке? – спросил он.

– Не очень. Эдвард только что сообщил мне ужасную новость: Эбби тяжело болеет.

– Я вам сочувствую, – обратился он к Эдварду. – Ладно, оставляю вас, вам наверняка надо поговорить наедине.

Он погладил меня по щеке и пошел в кафе к Феликсу. Я проводила его взглядом, потом повернулась к Эдварду, который наблюдал за мной. В моем желудке копошился клубок змей, я держала голову запрокинутой и глубоко дышала, чтобы не заплакать, и только через какое-то время смогла снова обратиться к Эдварду:

– Расскажи мне, пожалуйста…

Он покачал головой и ничего не ответил.

– Это невозможно… не могу поверить в то, что ты сейчас…

– Она обрадуется, узнав, что у тебя все в порядке. Она все время беспокоится о тебе.

– Я хотела бы что-то сделать… Можно я буду узнавать, как она себя чувствует?

Он окинул меня мрачным взглядом:

– Я скажу ей, что видел тебя, и этого будет достаточно.

Он посмотрел на часы:

– Мне пора.

Эдвард вошел в кафе, оставив дверь открытой, взял сумку, попрощался с Феликсом и Оливье и вернулся ко мне. Я собралась с духом:

– Пока ты еще здесь, мне нужно задать тебе один вопрос.

– Слушаю.

– Это не имеет отношения к Эбби, но мне надо знать. Несколько месяцев назад я дважды пыталась до тебя дозвониться и даже оставила сообщение. Ты его получил?

Он закурил новую сигарету и в упор посмотрел на меня:

– Да.

– А почему ты не…

– Диана, в моей жизни уже давно нет места для тебя…

Он дал мне не больше пяти секунд на то, чтобы переварить услышанное.

– Оливье, похоже, хороший человек. Правильно сделала, что заново выстраиваешь свою жизнь.

– Не знаю, что тебе сказать…

– Тогда ничего не говори.

Я шагнула к нему, но в последний момент спохватилась.

– До свидания, Диана.

Не дав мне времени на ответ, он развернулся и ушел. Я не двинулась с места, пока он не исчез за углом в конце улицы. Я сражалась со слезами. Утопическая картинка понемногу пробивалась сквозь реальные воспоминания: вот я снова в Малларанни, и ничего не изменилось. Эбби по-прежнему весела, Джек здоровый и крепкий, Эдвард одинок, у него никого нет, кроме пса и фотографий. Почему я предполагала, будто жизнь без меня застынет на месте? Разве я настолько эгоцентрична? Но мысль о больной, приговоренной Эбби принять было невозможно. Мне хотелось плакать над ней, над ее болью, над надвигающейся утратой. И над Эдвардом, который теперь стал другим. И над осознанием того, что моей Ирландии больше нет. Все было так, будто до этого момента я в душе надеялась на радостную встречу, на хорошие новости…

И вот все кончено. У меня теперь есть Оливье, в жизни Эдварда появилась женщина. Каждый из нас начал новую главу. Но Эбби… Как не думать о ней?

Наше романтическое путешествие пришлось как нельзя более кстати. Оливье, возможно, и не подозревал, насколько удачна его затея увезти меня к морю, в уютную бухточку, окруженную скалами. Солнце, жара, певучие интонации местных жителей, прохладное розовое вино и мой новый купальник помогли вернуть все на свои места.

Эти четыре дня стали волшебным уходом от реальности, и я еще больше привязалась к Оливье. Он угадывал все мои желания, всякое его действие, всякий жест были нежными, а слова предельно тактичными. Он был полон решимости сделать все, чтобы я как следует отдохнула, поэтому мы отказались от усердного изучения окрестностей. Я заново открывала для себя значение слова “отпуск” – благодаря долгим сиестам, которые себе позволяла, купанию в море, ужинам в ресторане. Мы бездельничали вдвоем, сколько влезет, и это доставляло нам удовольствие. Я даже почти забыла о “Счастливых людях”.

Уже завтра мы должны уезжать. Мы обедаем на террасе, и тут вдруг мои мысли почему-то принимают другое направление: я заволновалась, справляется ли Феликс.

– О чем ты думаешь, Диана?

– О Феликсе, – засмеялась я.

– Тревожишься?

– Немного…

– Так позвони.

– Нет, я могу подождать еще сутки.

– Ты уже заработала приз жюри за то, что вспомнила о нем только сейчас! Я ожидал, что это случится гораздо раньше. Не отказывай себе ради меня.

– Спасибо! Я позвоню ему с пляжа, пусть позлится!

Оливье рассмеялся:

– Я и не подозревал, что у тебя имеются садистские наклонности.

– Он это обожает, что поделаешь… Давай еще выпьем!

Час спустя я поджаривалась на солнце, а Оливье плавал. Он выбрал для нас уголок среди скал, недоступный детям, чтобы избавить меня от приступов отчаяния. Я чувствовала, как нагревается моя кожа, и мне это нравилось. А особенно нравился загар, придававший мне здоровый, сияющий вид – в последний раз я была такой после нашего семейного отдыха. И еще одна вещь делала меня особенно счастливой: отсутствие чувства вины. Я просто ликовала!

– Счастливые люди ни хрена не делают в июле, слушаю вас!

Я почти отвыкла от упоминания “Счастливых людей”…

– Феликс, видел бы ты меня сейчас! Я румяная, как поджаристый пирожок, чуть поддатая после нескольких бокалов правильно охлажденного прованского винца и скоро отправлюсь плавать в море с любимым мужчиной.