— А я не верю, что ты уборщица, так что мы квиты.

— Отпусти мою ногу!

— А ты заставь меня.

Саммер набрала в легкие воздуха.

— Если ты полицейский, я подам на тебя жалобу. Ты держал скальпель у моего горла. Ударил меня по лицу. Схватил меня за грудь. Ты до смерти запугал меня. У тебя будут такие неприятности, которых тебе не расхлебать.

— Ой-ой, я со страху уже обмочился в свои сандалии.

— Ты на самом деле обмочишься. Мой свекор — начальник здешней полиции.

— Ах, вот как? — Казалось, он призадумался над ее словами, а потом покачал головой. — Ну да, конечно. Ты ведь у нас шустрая. Скажи, ты что, патологическая лгунья?

— Я говорю правду, черт тебя побери!

— Конечно, конечно. Готов поспорить, что ты даже имени начальника полиции не знаешь.

— Розенкранц. Сэмюэл Т. Розенкранц, — торжествующе прозвучал ее ответ.

Наступила пауза.

— Это можно прочесть на любой вывеске.

— Можно. Но я знаю это не из вывески. У него отвратительная бородавка под левым ухом, и он курит сигары. И «Т» означает Тайнмен.

Еще пауза.

— У старика Рози только один сын. Последнее, что я слышал о нем, это то, что он женился на манекенщице нью-йоркской фирмы нижнего белья, двадцатипятилетней цыпочке сногсшибательной красоты.

— Фирма дамского белья. И вообще твои сведения устарели. Но это я.

Мужчина оглядел ее с головы до ног.

— Очень приятно, а я далай-лама.

Саммер почувствовала легкое раздражение,

— Прошло столько лет, я прибавила в весе. Ну и что? Все равно ведь это я.

— Мне показалось, ты сказала, что работаешь уборщицей.

— Я уборщица.

— Уборщица, которая демонстрирует дамское «бель-о»? — Он нарочно исказил это слово.

— Дамское белье я демонстрировала раньше, а теперь у меня фирма по уборке помещений, — процедила Саммер сквозь зубы.

— Ясно. Я понимаю, почему ты перешла именно на эту работу. Любой дурак знает, что скрести туалеты куда легче, чем таскать на себе лифчики и трусики перед камерами. Я и сам поступил бы точно так же.

Саммер смерила его испепеляющим взглядом.

— Да заткнись ты! И отпусти наконец мою ногу.

— Так, Розенкранц или не Розенкранц, ты арестована.

— Прекрасно, я арестована. Теперь ты отпустишь мою ногу?

— Я, похоже, надоел тебе, а? — произнес он с издевкой в голосе, многозначительно проведя своим указательным пальцем по ее подбородку. — Цыпочки никогда не бывают равнодушны ко мне.

— Меня тошнит от тебя.

— И так тоже, случается, я на них действую, извини. — На этот раз гримаса мужчины несомненно была улыбкой, хотя и короткой. Его палец замер на месте.

— Не сомневаюсь, — сказала Саммер с облегчением.

— Предупреждаю тебя: если попробуешь бежать, я тебя догоню. В школьной футбольной команде я был нападающим и иначе, как круто, играть не умею.

Он отпустил ее лодыжку и встал на ноги. Мужчина был не так уж высок, она заметила это и раньше, но, действительно, был сложен как футбольный игрок. А может, просто в слишком тесной майке его плечи, руки и грудь выглядели впечатляюще? Как бы то ни было, женщина не сомневалась, что он догонит ее, если она побежит. И она не побежала.

— А что это была за школа? — язвительно поинтересовалась Саммер.

— «Тринити».

Это была католическая школа близ Нашвилла, знаменитая своей футбольной командой.

— Вот как? А твое имя?

Саммер знала нескольких выпускников «Тринити», в основном ребят. В отрочестве она часто бывала в Нашвилле. Большой город, яркие огни и всего в сорока милях по автостраде от дома.

— Стив.

— А полностью?

— Стив Колхаун. — Его голос прозвучал настороженно, и именно эта настороженность оказалась для нее красноречивей всего остального. Стив Колхаун. В горах Теннесси он был более знаменит, чем Дэви Крокет. Или, правильнее сказать, печально знаменит.

Наверное, она посмотрела на него как-то особенно, потому что мужчина равнодушно сказал:

— Я вижу, мое имя тебе знакомо.

— Кто же о тебе не слышал?

У Саммер не было причин щадить его чувства. Стив Колхаун и в самом деле был полицейским. А точнее, детективом полиции штата Теннесси. Или, по крайней мере, когда-то им был. Она не знала его нынешнего статуса, потому что газеты уже давно перестали интересоваться этим человеком.

А года три назад он был одной из сторон самого знаменитого любовного треугольника из всех, какие знала центральная часть Теннесси. Трагический роман Колхауна стал всеобщей сенсацией, когда женщина, с которой он был в связи, повесилась в его кабинете. В здании полицейского участка, в самом центре Нашвилла. То обстоятельство, что она была подающей надежды певицей в стиле кантри, только придало драме большую остроту. Как и тот факт, что она оставила не посмертную записку, а видеокассету. Пленка содержала сногсшибательные кадры, запечатлевшие ее и Стива Колхауна, друга детства и сослуживца ее мужа, в сценах самого жаркого секса. На письменном столе того кабинета, где оборвалась ее жизнь. Согласно той же записи женщина совершила самоубийство, когда Стив прервал их тайный роман.

Телевидение и пресса были в восторге от этой истории. Она попала даже на страницы «Нэшнл инкуайрер».

Стив Колхаун получил свою порцию славы и мести.

— Ну, знаешь, не верь всему, что слышишь. Половина того, что тогда болтали, была ложью.

— Ты хочешь сказать, что половина была правдой? — не удержалась Саммер.

Проигнорировав вопрос, Колхаун бросил на нее испепеляющий взгляд.

— Не будь хитрожопой, Розенкранц. Я не люблю хитрожопых.

— О, да ты пугаешь меня?

— Вот именно. Напуганной ты мне нравишься больше. По крайней мере, тогда ты меньше тарахтишь.

— Моя фамилия не Розенкранц, а Макафи. Саммер Макафи. С Лемом Розенкранцем мы развелись.

— Сообразительный парень.

— Насколько я правильно помню газетные публикации, тебя уволили, когда все открылось. Значит, ты не полицейский. И даже не «что-то в этом роде». И больше им не будешь. И уж точно не в Мерфрисборо. Короче говоря, я пошла отсюда.

— Давай, давай, Розенкранц. Попытай счастья. Доставь мне удовольствие.

И он выразительно посмотрел на нее.

Заметив его взгляд, Саммер содрогнулась. Даже Грязный Гарри не смог бы так посмотреть, ведь у Гарри было два глаза. Скрестив руки на груди, женщина чертыхнулась и прислонилась плечом к микроавтобусу.