Май Ринне задержалась в галерее до пяти. После ухода Эллы туда пришёл Паавали Кассинен – художник, которого фонд привлёк к одному из проектов. Из галереи Май и Кассинен ушли одновременно. Май сразу отправилась домой в Пунавуори, а наутро за ней заехал Лаури Аро. «У меня нет машины», – пояснила Май, допила вино, протянула пустой бокал за кадр и тут же получила полный. Судя по всему, Ренко не удалось выдворить остальных из беседки на время допроса.

Ответы Элины Лехмусоя были краткими и точными. Казалось, она тщательно подбирала слова, хоть и не знала, что случилось. О событиях четверга и пятницы они с Юханой рассказали практически одно и то же – и это неудивительно, если учесть, что они слышали ответы друг друга. «Как и сказала Элина, весь четверг мы провели дома», – говорил на следующей записи Юхана, причём несколько раздражённо, словно обращался к непонятливому ребёнку.

Лаури Аро на видео выглядел самым встревоженным. Видимо, в голове юриста тут же начали крутиться мысли о том, чем происходящее грозит фонду «Лехмус». Он отвечал односложно: был на работе, поехал домой, смотрел телевизор.

Паула остановила видео и помассировала веки. Пока жертва не опознана, всё это было по большому счёту бесполезно.

Вскоре после возвращения домой Юхана Лехмусоя позвонил ей и назвал имя водителя, который привёз контейнер к воротам. Другие данные он в тот же день добыть не смог. Паула это предвидела, но чем меньше людям даёшь времени, тем быстрее они действуют.

Водитель по телефону тоже рассказал не так много – для него это был самый обычный рейс. Водители «Лехмуса» узнавали номер контейнера и адрес доставки из компьютерной системы. Обычно там отображались имя и телефон заказчика, но на сей раз данные отсутствовали. Водителя это не удивило, поскольку контейнер нужно было привезти к воротам «Лехмуса» – получается, для нужд фонда. Он предположил, что в резиденции происходит какая-то уборка.

Пока личность женщины оставалась неизвестной, сузить круг расследования было сложно.

Паула просмотрела на компьютере фото с места преступления. Криминалисты поработали основательно, можно будет обобщить их данные на утреннем совещании в девять, перед вскрытием. Изначально Паула хотела устроить совещание в восемь, но криминалисты сделали такие лица, что она тут же перенесла его.

Как-никак Юханнус.

Паула сочла, что праздничным утром в отделе будет нечего делать. Данные по вскрытию едва ли поступят раньше второй половины дня. К тому же ей не хотелось видеть похмельные физиономии, и она рассчитывала, что к девяти все успеют привести себя в благопристойный вид.

Сама Паула пила редко, но особенно тщательно избегала алкоголя в последние месяцы. Она опасалась, что может перестать контролировать себя в стрессовой ситуации, как это случилось с отцом. Впрочем, отец вовсе не считал это проблемой.

В новогоднюю ночь, когда все устремлялись в центр смотреть салют и открывать шампанское, Паула всегда предпочитала совершить пробежку. Обычно ей хотелось это сделать именно тогда, когда другие что-то праздновали. Однажды под Новый год она даже повстречала знакомого, который был прямо-таки уязвлён тем, что кто-то занимается спортом в такой день, нарушая праздничный настрой.

Но это был способ наказать не других, а себя.

– Ничего. Nada[11], – сказал Ренко.

Он закончил своё занятие. Паула взглянула на часы: половина пятого.

– Уходишь?

– Похоже на вопрос с подвохом, – усмехнулся Ренко. – Что-то ещё нужно сделать?

– Нет, иди.

– Ты тоже.

– Я скоро.

– Напишу жене, чтобы подвезла со станции. Чем займёшься вечером? – спросил Ренко, набирая сообщение.

Паула промолчала, и Ренко засмущался. А смутившись, заговорил сам.

– Да уж, теперь толком не попразднуешь. Можно взять пива в сауну или выпить пару бокалов вина. То есть маленьких бокальчиков, а не таких, какие обычно фотографируют для глянцевых журналов. Вообще бокалы – тонкий момент, запросто можно дать маху. В пару бокалов вполне может быть разлита целая бутылка. Ну, если брать такие, размером с вазу.

Паула раздражённо уставилась в экран компьютера.

Наверное, было бы лучше, если бы она как-нибудь уклончиво ответила на вопрос. Но это шло вразрез с её принципами: о личном не спрашивают, а если сам хочешь поделиться чем-то без спроса, стоит дважды подумать.

Молчание вконец обеспокоило Ренко.

– Мы с супругой тоже будем дома. Особых планов нет, гостей не ждём. Может, сходим в сауну, потом пожарим сосисок. Или наоборот, сначала гриль. Надо бы по дороге заскочить за цукини, утром забыл.

– Исследования развивающихся стран, – вдруг произнесла Паула.

Болтовня Ренко не давала ей сосредоточиться, но вдруг, словно вытащив случайную карту из колоды, она ухватила один момент.

– Фонд «Лехмус» поддерживает исследования развивающихся стран, так ведь? – спросила она Ренко, который, похоже, всё ещё думал о цукини и теперь не мог сообразить, как развивающиеся страны связаны с этим овощем.

– Да. Это написано у них на сайте, – медленно проговорил он. – Что ты хочешь сказать?

Паула не ответила: ответ прозвучал бы глупо. Поскольку жертва темнокожая, она вполне могла быть родом из развивающейся страны.

В любой другой ситуации подобная мысль выглядела бы не только глупой, но и расистской. Но сейчас речь шла об убийстве, и пока это была единственная ниточка между темнокожей женщиной и фондом «Лехмус», которую Пауле удалось нащупать.

Тонкая ниточка, но единственная.

Кроме того, Финляндию всё ещё можно назвать «белой». Лишь недавно финны начали осознавать, что невежливо спрашивать темнокожих людей о месте рождения – те вполне могли родиться в Финляндии. И финские полицейские пока только привыкают к тому, что цвет кожи – не повод для проверки документов.

– Да ничего, просто вспомнила, – сказала Паула. – Хорошего Юханнуса, не забудь про цукини. Супруге привет.

Ренко обещал передать. Насмешку, проскользнувшую в слове «супруга», он не заметил.

С уходом Ренко Паула взяла в автомате холодную минералку и вновь села изучать фотографии.

Контейнер был запечатлён со всех сторон. На одном снимке на заднем плане белым расплывчатым пятном виднелась резиденция. Сам контейнер стоял в тени лип, словно безмолвная зловещая громада у врат рая. Эта фотография вполне могла бы стать настоящим произведением искусства.

Тело тоже выглядело весьма необычно. По крупным планам нельзя было определить, что женщина страдала, – напротив, на снимках она была необычайно красива. Но самыми удивительными были кадры, сделанные издалека, от двери контейнера.

На них женщина казалась забытой, беззащитной, брошенной в одиночестве. Некоторые фото были сделаны без вспышки, и тело выглядело просто силуэтом у стены.