Вода действительно оказалась теплой и пахла ракушками. Солнце палило так, что кружилась голова. Девушка то и дело ныряла, а выныривая отфыркивалась и смеялась. Глядя на нее, беззаботную и радостную, Вова ощущал себя мальчишкой. Может, потому, что где-то глубоко внутри таковым и был. Смущение от присутствия девушки совершенно покинуло его, уступив место приятному ощущению молодости, лета и отдыха.

Они плавали наперегонки, брызгались и хохотали. Пару раз Вова даже подбросил девушку высоко над водой, чтоб та нырнула поглубже. Загорелое влажное тело проворной рыбкой выскакивало из его ладоней, обдавая облаком сверкающих брызг, и он от души смеялся, когда на поверхности показывалось довольное лицо с забавно надутыми щеками.

Прошло целых три часа, и Таисия, зевая и щурясь от солнца, неторопливо поплыла к берегу. Вова заботливо набросил ей на плечи яркое полотенце, запоздало сообразив, что надо было захватить крем от загара.

– Спать сегодня точно не смогу, – пожаловался он, осторожно касаясь красной кожи на шее.

– Ничего, я тебе сметанки деревенской принесу в награду, охранничек, – ободряюще заверила девушка, заворачиваясь в нагретую солнцем ткань. – Ты ведь из-за меня тут так долго торчал. Так что, может, я даже тебя помажу.

Вова молча улыбнулся. Он был невероятно доволен.

Глава восьмая

Новость о том, что в лесу были найдены останки очередной жертвы маньяка, обрушилась на местных подобно камнепаду на курятник. Одни оцепенело застыли, побросав все дела, другие, наоборот, засуетились, загомонили, похватали сумки и рванули домой, в город, пока не случилось еще какой беды. А кто и вовсе повесил на ворота табличку «продам дачу». В каждом доме побывала полиция, каждый, включая детей, был опрошен. По тому, с какими лицами дачники давали показания, можно было точно утверждать одно: их сковал ужас.

– Второе убийство, – пролепетала бледная, как речной песок, Галина, закрывая за крупным мужчиной в форме дверь. – Это же из ряда вон… Это же… Божечки мои!..

Владимир молчал, буравя взглядом стену. Пальцы его нервно теребили рукав видавшей виды рубашки.

– Что же дальше-то делать? – не унималась женщина, принявшись мыть уже вымытую до прихода полицейского тарелку. – В город, что ли, уезжать? Хотя уже, наверное, не отпустят…

Сын так и не ответил. Тогда голос Галины приобрел резкие, визгливые нотки:

– Ну чего ты молчишь, Вова? Я со стеной, что ли, разговариваю?!

– А что ты так волнуешься, мама? – скривился он. – Убивают-то девчонок, ты-то тут причем?

Женщина выронила мокрую тарелку и, не замечая этого, уставилась расширенными глазами на сына. Он не смотрел на нее, просто сидел в кресле у окна, сцепив пальцы в замок. Весь вид его выражал презрение.

– Вова! Как ты со мной разговариваешь?! – сменяя бледность на нездоровый румянец, закричала Галина. – Как у тебя только совести хватает, а?! Мать места себе не находит! Людей убивают! А ты грубишь!

Владимир невозмутимо встал, сделал несколько быстрых шагов по направлению к матери. Та как-то сжалась и отпрянула, будто ожидая, что сын ударит ее. Но тот лишь наклонился подобрать то, что осталось от тарелки. Но жест матери не остался для него незамеченным. Крупные осколки со звоном упали в мусорку, мелкие же поблескивали, словно кристаллы соли, на коричневом, сделанном под дерево линолеуме. Не боясь порезаться, Вова сгреб их в ладошку и тоже отправил в ведро.

– Я только хотел сказать тебе, мама, что нам нечего бояться, – с металлом в голосе, четко проговаривая каждое слово, будто разговаривая с ребенком, наконец, ответил он. – Неужели ты думаешь, что я не способен защитить тебя?

Плечи женщины мелко дрожали, глаза влажно блестели. Она собралась было что-то сказать, но передумала и обессиленно упала в кресло.

Владимир смел остатки стекла щеткой в совок, вытряхнул и выпрямился.

– Мне к Тае надо.

– К Тае… – бесцветно прошептала Галина, смежив веки. – Вот она, вся твоя защита. Мать одну оставляешь, а сам – по девкам…

Гнев острыми иглами пронзил виски. Но Владимир сжал зубы и молча вышел на улицу. Не напоминать же и без того переволновавшейся матери о том, как она вечно советует ему жениться; без общения с девушками он так и помрет холостым.

Его встретило теплое, пушащееся легкими белыми облаками небо и приятный, мягкий ветер. В такую погоду совсем не хотелось злиться и ссориться. Он вздохнул и неторопливо побрел к соседнему участку.

Дверь калитки ему открыла мрачная, как ночная гроза, Лидия Степановна.

– Здравствуйте, Владимир, – вопреки опасению парня, что его благополучно отошлют, приветствовала учительница. – Проходите, Таисия вас ждет.

Девушка сидела за столом, в руках ее дымилась чашка чая. Пахло лимоном и мятой. Лидия Степановна церемонно покинула комнату, сделав дочери знак рукой, понятный только им двоим, на что та ответила лишь легким движением ресниц.

Было тихо. Только тикали на шкафу старые массивные часы. Таисия молча подала гостю чай. Владимир молча же сел, отпил приятно обжигающую жидкость.

– У вас менты были? – первая нарушила тишину девушка.

– А как же.

– Ну и как?

– Что – как? Обычное дело.

– Говоришь так, будто каждый день показания даешь.

Девушка снова ненадолго замолчала. Только сейчас Вова заметил, какое усталое у нее лицо: под темно-карими глазами лежали тени, щеки, обычно приятного розового цвета, отливали призрачной бледностью, пасмурный взгляд подолгу задерживался то на ножке стола, то на краю скатерти, то на подоконнике.

– Тая, с тобой все в порядке? – участливо поинтересовался он, пытаясь поймать этот потерявшийся взгляд. – Выглядишь ты как-то… Нездорово.

– Таисия, – каким-то механическим голосом поправила девушка. – Мама меня так называет.

– Не вижу разницы, – огрызнулся Вова, задетый тем, что его внимание проигнорировали.

– Разница есть.

– Слушай, если ты не в настроении, я могу уйти.

Таисия впервые за время разговора внимательно взглянула на него. Вымученно и потерянно.

– Вов, неужели ты и правда не понимаешь?

Парень лишь пожал плечами. Все эти женские вопросы, полные драматизма, порядком его раздражали. Девушка шумно выдохнула, спрятала лицо в ладони.

– Мне… просто мне страшно. Очень страшно… – проговорила она приглушенно. А потом, снова обратив лицо к парню, добавила: – Эти девушки… Они ведь мои ровесницы! Нет, даже младше. И такая жестокость. Бесчеловечная жестокость. Я очень плохо сплю, тени за окном кажутся мне живыми, выжидающими. Меня выжидающими, понимаешь? – Она заплакала, прикрывая дрожащей ладонью рот, чтобы мать не услышала. Вова подошел к ней, неловко приобнял за напряженные плечи. Он не особо умел успокаивать, но попытался. Девушка сейчас выглядела такой беззащитной.

– Тай… Таисия, не надо плакать, – хрипло зашептал он, гладя собранные в пучок светлые с рыжинкой волосы. – Скоро